Извечный выбор между общим и частным. То, что в интересах общества, то неприемлемо для личности. И наоборот.
Итак, спасти человечество или доброе имя ученика?..
– Подойди поближе, Иуда, – позвал Иисус ученика. – Внемли тому, что скажу тебе. Ты будешь оболган братьями, но оправдан в Царствии Небесном. Имя твое на все земные века станет нарицательным. Где ложь, там твое имя. Где предательство, там ты. Где зло, там ты. Так предопределено, Иуда. Готов ли пожертвовать своим именем? Вынесешь ли рой осуждений и проклятий после того, как меня не станет на Земле?
Иуда мало что понял. Но в сердце кольнуло и что-то теплое и вязкое пролилось в груди, достигло горла. Стало трудно дышать. Он покачнулся. Иисус опустил руку на плечо ученика. Голос его прозвучал мягко, но горько:
– Итак, друг, делай то, что делаешь. И поспешай, пока не проснулись братья.
И сердце Иуды вновь возликовало, окончательно уверовав, что Учитель не только догадывается о плане своего спасения, но и принимает и одобряет его. «Поспешу», – ответил он и растворился в лунном свете.
Иисус присел на камень. Луна в соперничестве со звездами, несмотря на полнолуние, все же проигрывало подругам. Купол звезд, нависая над садом, делил его на темно-фиолетовые и серебристые поляны. Тишина, казалось, исходила оттуда, с самого верха шатра. Тишина молчала. Тишина что-то или кого-то ждала.
С уходом Иуды многодневные раздумья о решении окончить земное служение так, как наметил, отошли в сторону, если не покинули вовсе. Более того, решительно сделанный выбор именно такого конца в сию минуту принесло удовлетворение. Так случается, когда после долголетнего тяжелого труда приходит к человеку успех уже мало ожидаемый и от того еще более дающий уверенность в собственных силах и возможностях.
Но чувство удовлетворения длилось недолго. Всего лишь миг назад ему казалось, что он подвел итоги земного служения и готов к страданиям и смерти. Он даже постелил одеяло на мартовскую холодную землю и решил предаться кратковременному сну, предвидя бессонную ночь. Как вдруг шквал картин и представлений о скорой расправе обрушился на плоть его и вызвал трепет и конвульсии. Он встал, оперся спиной на ствол старой оливы. Подобное состояние Иисус испытал в пещере у Мертвого моря три года назад, когда выбрал тот путь, который ныне будет завершен. Разве тогда не знал, к чему он приведет? Разве не предупреждал его старый ессей? Разве не предлагал ему Сатана земное царство? Что же теперь малодушничать и сворачивать с выбранного пути! Поздно.
Так укорял он сам себя. Но плоть восставала и потоком заполняла всю его сущность. Она вопила, она подбрасывала в топку сомнений все новые и новые вязанки хвороста – представлений и картин о казни; и Иисус с ужасом осознал, что не выдержит испытаний, сломается, попросит пощады, отречется от самого себя и своего учения, от друзей и сторонников. Кровавый пот росой покрыл лоб, все виды Царствия Божьего, которые рисовал он ученикам, исчезли, сладкие беседы с ними затмились, воображение все глубже погружало в стихию мрачного и безнадежного. Скорбь и тоска поглотили его. Ум и сердце подавляются вновь и вновь сверкающей перед ним мыслью о том, что ему не хватит сил взойти на крестное поприще с мужеством и достоинством. В смятении он бросился к спящим ученикам в надежде, что беседа с ними поможет обрести поколебленный дух, но тут же остановился: нет, не поймут… «Душа моя, – шептал он, удаляясь в глубь сада, – скорбит пред смертью. Бремя, выбранное мною, неподъемно».
Поднявшись на чистый от растительности пригорок, Иисус оказался под сияющим сводом звезд и удивился их множеству, словно увидел впервые. И впервые за час страданий, испытываемых после того, как Иуда отправился к первосвященнику, вспомнил об Отце. «Чаша твоя, Отче, – все так же шепотом обратился он к Господу, – полна гнева за грехи человеческие. Скажи, в чем грешен именно я?»
Молчали звезды, молчал Отец.
Иисус нашел в себе сил спуститься вниз и позвать Петра, Иакова и Иоанна. Они как никто из других учеников видели славу его на Фаворе, они же, подумал он, став свидетелями его унижения здесь, в Гефсиманском саду, поддержат его дух. «Побудьте здесь, бдите со мною и молитесь», – попросил он их и обратился к Отцу Небесному: «Отче мой, еще есть время избежать страданий, пусть минует меня чаша сия».
Молчали небеса. В смятении Сын Божий возопил, обратившись к ним:
– Отче, разве в безднах твоих сил и возможностей нет средств спасти человечество, не прибегая к кресту моему? Нестерпима лютость его!
Молчание. Кровавый пот, смешанный со слезами, стекал по впалым щекам Иисуса и орошал аккуратно подстриженную бородку. Ученики, Петр, Иаков и Иоанн, с ужасом наблюдали за Учителем. Они впервые видели его в таком состоянии и совершенно не представляли, что им делать. Иаков с трясущимися губами непрерывно шептал, обращаясь к Петру: «Учитель сошел с ума… Учитель сошел с ума». Иоанн в страхе пятился, а затем бросился вниз к остальным братьям, по-прежнему спящим у источника. За ним устремились и Петр с Иаковом. Иисус, изможденный, ослабевшим голосом продолжал молиться, видимо, уже без надежды услышать ответ. Душевное томление не прекращалось, к нему добавилась адова боль плоти.
И в этот миг раздался глас могучий и насмешливый:
– Не ты ли сам отважился спасти человечество, что же теперь обращаешься к Отцу?
– Кто ты? – прошептал Иисус.
– Я ждал минуты, когда ты склонишься под страхом истязаний и смерти, – продолжал глас, не отвечая на вопрос, – Веришь ли теперь в мое могущество? Понял ли наконец, что плоть властвует над духом?
– Опять ты, Сатана?
– Признай очевидное и я в одно мгновение перенесу тебя на крыльях в твою любимую Галилею, где вы с Марией нарожаете двенадцать по числу еврейских колен детей, где станешь уважаемым равви и умрешь в почете и достатке. Одно лишь условие: перестань молоть чепуху, вроде того, что человек способен переродиться и что за это будет принят в Царствии Небесном. Ну, право, Йешу, какого дьявола ему меняться? Ему и без этих хлопот хорошо. Ест, пьет, на яхтах с девочками, а кто и с мальчиками, плавает. Оставь в покое мое изделие.
– Ты опять за свое, враг человеческий… Плоть – твоя, но не дух.
Хохот огласил Гефсиманский сад.
– Где я только не побывал за свои века, облетая Вселенную! И нигде не встретил подобного тебе идеалиста. Нигде! Столь же наивен и твой папаша. Скажи мне, не он ли позволил человеку впустить в себя семь смертных грехов: гордыню, алчность, чревоугодие, похоть, лень, зависть,
