Руда, хорошо, конечно же, знавшая все россказни, связанные с этими местами, тем не менее шла все дальше и дальше — правда, с опаской озираясь по сторонам и время от времени оглядываясь на Чеслава, очевидно, ища в нем поддержки. Она хоть и боялась этой поганой округи, но раз отец велел привести Чеслава к нему, значит, так тому и быть.
Они неспешно и осторожно спустились в небольшую низину, проход в которую кроме деревьев преграждали заросли колючих кустов, и, пройдя еще немного среди молодых сосен, увидели каменную груду, которая когда-то, очевидно, была одним целым, но беспощадное время или какая-то неведомая сила расколола ее на несколько больших частей. Сверху эти каменные обломки были тщательно укрыты сосновыми ветками и служили, скорее всего, чьим-то скрытным пристанищем.
Навстречу Чеславу и Руде из узкой расщелины каменного укрытия, наверняка заслышав их приближение, показался старый Сокол. Увидев юношу, он довольно крякнул, но и всего лишь, а дочери подал знак уйти, что та безропотно и выполнила. Дождавшись, пока девка поспешно растворилась между деревьями, старый охотник позволил сдержанной улыбке появиться на своих губах, отчего его обезображенное шрамом лицо приобрело еще большую свирепость, хотя на самом деле это должно было выражать радость от встречи с Чеславом.
— Здоров, Чеслав!
— И тебе, Сокол, столько лет здравствовать, сколько желания у тебя будет!
— На все воля Великих! — снова сдержанно улыбнулся старший муж, довольный пожеланием.
— Звал?
Вместо ответа Сокол обстоятельно почесал бороду, отчего она стала еще более растрепанной, хмыкнул себе под нос от какой-то внезапно пришедшей в голову мысли и только после, уперев руки в бока, многозначительно сообщил:
— Звал. Эх, всех задери... потому как есть что сказать тебе. — И, сверкнув из-под низко посаженных бровей загадочным взглядом, с расстановкой продолжил: — А еще вернее — показать.
И кивнул кудлатой головой в сторону каменной прорези, приглашая Чеслава проследовать туда.
Войдя в схованку, молодой охотник из-за царящего там полумрака не сразу смог рассмотреть то, что хотел показать ему Сокол. И только когда его глаза немного попривыкли, в редких лучах света, проникающих сквозь ветвистую крышу, он заметил, что там кто-то находится. А подступив ближе, Чеслав понял, почему Сокол позвал его сюда, а не пришел в селение. Гостя, который находился в этой схованке, в городище вести было никак нельзя.
Когда он приблизился к капищу, в его ушах все еще звучали обрывки повествования, услышанного в схованке Сокола. О многом из сказанного он и сам уже разузнал, о многом догадался, и единственное, что открылось ему, так это имя того, кто бешеным зверем губил своих соплеменников, не ведая пощады ни к старому, ни к младому. Он и сам был совсем близок к разгадке, так близок, что уже чувствовал ее горячее дыхание. Но не хватало малого — верного имени, без тени сомнения. И теперь он знал... Знал это имя наверняка...
Капище, куда Чеслав стремительно вошел, поразило его своим спокойствием. Поразило, возможно, потому, что сам он чувствовал, как огонь справедливой мести жжет и разрывает изнутри. И это спокойствие, царящее в святилище, было для него сродни кощунству. Справедливость требовала действия! Решительного! Немедленного!
А здесь все словно замерло. Поначалу ему даже показалось, как уже не раз, что в святилище никого нет. Но это оказалось не совсем так. Миг спустя он заметил верховного жреца Колобора, который сидел на колоде у своего жилища и длинной деревянной палочкой рисовал что-то на земле перед собой.
Чеслав подошел так тихо и внезапно, что, когда его тень упала на рисунок старого волхва, тот от неожиданности вздрогнул и, только тогда заметив его присутствие, поднял глаза. Но, как показалось Чеславу, совсем не удивился его появлению, будто ждал или предчувствовал это.
— Где они? — коротко спросил Чеслав.
Но ответа даже и ждать не стал. По взгляду, брошенному Колобором в сторону утеса, — как будто кудесник знал, о чем спросит его молодой муж! — Чеслав понял, где должен искать тех, кто ему нужен. Не медля больше ни единого удара сердца, он вихрем понесся к реке.
А волхв Колобор, так и не двинувшись с места и не вымолвив ни единого слова, слегка покачивая головой, смотрел и смотрел полными горя глазами ему вслед. Смотрел долго, пристально, пока быстроногий молодец не скрылся из виду. И лишь потом опустил измученный, наполненный слезами взгляд на рисунок, на котором изобразил огромные глаза, взирающие сверху на пылающее пламенем кострище. И очи эти, нарисованные на земле, почему-то походили на те, что были у деревянного идола Даждьбога Великого.
Если в чаще лесной, среди частокола деревьев да переплетения густых кустарников ветру вольному разгуляться было трудно, то на просторе реки этот ретивый баловник мог покуражиться в полную силу. Сюда и рвался он, неудержимый, дерзкий, напористый, преодолевая все препоны владений лесного духа.
А здесь, ничем не сдерживаемый, кружил в буйном хороводе все, что мог оторвать от земли: сухие травинки-былинки, сорванные с деревьев кружева паутины с перепуганными пауками на ней, всякую жужжащую и легкокрылую живность, застигнутую в полете. А после, наигравшись и бросив, бешено несся дальше, пригибая к тверди земной, словно расчесывая зеленые косы, прибрежные кусты, высокие травы да заросли камыша, швыряя мелкие песчинки с берега в прозрачные воды, пуская рябь по гладкой поверхности, а то, поднатужившись посильнее, и малую волну вздымая. Ничто не было ему помехой в буйных шалостях, разве что высоченный береговой выступ, возле которого и сама река делала плавный поворот, уступая его неподдающейся тверди.
Каменным зубом вгрызался этот утес в тело водной красавицы, возвышаясь над ее быстрыми водами. Не один пращур лесного племени ушел с этой заветной древней скалы в селение предков. Сюда на погребальный костер совсем скоро должны были принести тело отрока Блага, чтобы и он смог проделать этот последний путь.
Помощники верховного волхва Миролюб и Горазд как раз заканчивали приготовления к проводам соплеменника в мир иной. Работали молча, каждый поглощенный своими мыслями. Миролюб, находясь наверху погребального ложа, плотно закладывал пучки сухой травы между бревнами, чтобы огню было легче разгореться и охватить собой все сооружение, а с ним и тело покойного. Горазд подносил снопы соломы и обкладывал ими будущее кострище снизу.
С резким порывом ветра, радостно и внезапно вырвавшимся из лабиринта леса, Чеслав стремительно вышел на открытое пространство каменной поляны. Наконец-то найдя верный путь в сумеречных, путаных дебрях чужого злодейства, он и сам сейчас был схож с этой неудержимой, порывистой силой. Его вздыбленные стихией волосы казались вдруг ставшей видимой буйной гривой самого ветра, а лицо, бледное от огромного напряжения и осознания того, что зависело сейчас от него, выражало непреклонную решимость действовать.
Новый неожиданный порыв ветра с беспечной легкостью и коварством, подняв с земли пыль, смешанную с мелкими травинками, швырнул ее в глаза мужам, находящимся на поляне. Поспешно прервав свое занятие, они принялись протирать запорошенные очи.
