храм, священным участком столицы. Через год Маврикий указал совершать во Влахернах литию в память Божией Матери, с хвалебными песнопениями в честь ее, как всенародный праздник[234].
Как вообще Влахернский храм связан с греческим почитанием Божией Матери и его художественными формами и священными обрядами, так, в частности, установленные в этом храме особые службы, с исполнением акафиста Божией Матери, имели важнейшее историческое значение для VII века. Подобно художественному движению этой эпохи, литература VI–VII веков выделила, как известно, с начала VI века несколько славнейших творцов христианской лирики: великого Романа[235], Сергия патриарха (610–638) и творца акафиста в 626 году, Софрония Иерусалимского патриарха (629 и 634–644), Андрея Критского (650–720), Иоанна Дамаскина († ок. 754 г.) и Косму Маюмского (еп. в 743 г.). Знаменательно, что, кроме патриарха Сергия, все они происходят из Сирии или Палестины, как и иконописцы, создавшие византийскую иконографию в VI–VII столетиях.
В настоящее время утверждают[236], что праздник акафиста (суббота 5-й седмицы четыредесятницы) не установлен прямо в память освобождения Константинополя от Персов и Аваров в 626 г. и не имеет связи с упоминаемыми в повести избавлениями города от Арабов в 678 и 718 гг. Основанием этого мнения служит то, что византийские месяцесловы полагают память упомянутых событий на числа, совсем не подходящие ко времени четыредесятницы, но близкие к числам действительного происшествия событий: событие 626 г. – 7 августа; 678 г. – вероятно 25 июня, и 718 г. – 16 августа. Однако, косвенной связи праздника с событием 626 г. нельзя отрицать, и нужно думать, что он был установлен по случаю окончательной победы над Персами в 627 г., во время начавшихся в марте переговоров о мире, закончивших упорную борьбу. Между прочим, на 6-м часе в будничные дни четыредесятницы читаются паремии из прор. Исаии, подобранные так, что в них, под образами ветхозаветных событий, заключается история войны с Персами. Так как осада Константинополя особенно поразила Греков, то события 626 года наиболее и выдвинулись в памяти основания праздника.
Итак, древняя византийская эпоха представляет два характерные периода, которые можно было бы назвать, по именам наиболее видных представителей их, константиновским и юстиниановским. Первый период примыкает к древнехристианской эпохе и может быть характеризован римской культурной основой и общевосточным влиянием. Второй период, от начала царствования Юстина (518 г.) и до Льва Исавра (716), открывающая иконоборческую эпоху, является временем образования самобытной Византии, на основе использования восточной культуры и искусства. Но, насколько этот первый самобытный период византийской культуры и искусства был еще полон старым, римским духом, можно судить даже по нижеследующему очерку юстиниановских построек во имя Богоматери.
Сведения о Юстиниановых постройках храмов во имя Божией Матери сообщает, как известно, Прокопий[237], который с ударением, после описания храмов Софии и Ирины, переходит «от Бога к Его Матери». «Юстиниан – говорит Прокопий – на всем пространстве Римского мира (πανταχόϑι τῆς Ῥωμαίων ἀρχῆς) построил множество храмов, посвященных Богородице, столь же великолепных, сколь огромных и роскошно украшенных, так что, если бы кто один из этих храмов узрел, то подумал бы, что на него обращены были все усилия, и все время, и средства всего царства». Таким образом царь построил (ᾠϰοδομήσατο) храм Божией Матери вне стен, во Влахернах, ибо постройку, «совершенную еще пок. Юстином, следует приписать Юстиниану, так как в царствование того он также управлял царством (ϰατ᾽ ἐξουσίαν αὐτὸς διῳϰεῖτο)». Прокопий восхваляет архитектуру храма и только в двух словах упоминает о священном его значении: ἱερώτατός τε ϰαὶ σεμνὸς ἄγαν. «Другое святилище принес он Богоматери в месте, называемом «Источником», где находится густая кипарисовая роща и пышные луга с цветниками, сад плодоносящий (παράδεισος εὐϕορῶν τὰ ὡραῖα) и источник, неслышно (ἀψοϕητὶ) текущий чистою сладкою водою». «Богатство храма – говорит Прокопий – нельзя ни почтить достойными именами, ни описать размышлениями, ни выразить словом». Оба храма Божией Матери были, таким образом, вне стен города – Влахернский у берега морского, храм же Источника у Золотых Ворот – и Прокопий напрасно пытается оправдать религиозные причины выбора такого места уподоблением: эти храмы были как бы два непреоборимых охранителя городских стен (ἀϰαταγώνιστα ϕυλαϰτήρια τῷ περιβόλῳ τῆς πόλεως). Затем в Герее (Ἡραίῳ – ныне зовут Гиерий), на берегу моря, построил он храм Богоматери, также замечательный. В том месте города, которое называют Девтерон, «великолепный и дивный храм построил он во имя св. Анны, матери Богородицы и бабки Иисуса Христа».
Юстиниан соорудил также ряд церквей и благотворительных учреждений во имя Богоматери в Святой Земле, начиная с Иерусалима и кончая Синаем. В Иерусалиме Юстинианом построен великолепный, по обширности и по богатству исполнения «ни с чем несравнимый» храм Божией Матери, который местные жители зовут «новою церковью». Прокопий описывает эту постройку близко к действительности, но, к сожалению, уснащает описание грузной и многословесной риторикой. Отбрасывая последнюю, можно из его подробного текста понять, что для этой постройки был выбран отдельный, особенно высокий холм Иерусалима. Многие постройки этого города вообще устраивались частью на холме, а частью под холмами, но этот храм был устроен иначе, так как Юстиниан приказал его поставить на самом высоком холме, причем заранее указаны были размеры храма. Но так как холм оказался недостаточным для этих размеров, именно в южной и восточной частях, то строители прибегли к чрезвычайному способу: заложив фундаменты в низменности, возвели на ней колоссальные субструкции, пока постройка достигла уровня скалы, и для прочности сделали эти субструкции сводчатыми; затем, на получившейся таким образом площади (на ¼ искусственной) воздвигли уже самый храм. Для этого предприятия добывали из окрестных гор камни громадных размеров, перевозя отдельные штуки нередко на повозке, запряженной сорока волами. Крышу храма сделали из колоссальных кедров, а внутренность выполнили множеством колонн, иногда громадных размеров, из открытого в тех же соседних горах мрамора, огненного цвета, поставленных в два этажа, один над другим. Перед входом в храм стояли две колонны столь колоссальных размеров, что подобных им не было еще в мире. Храм был построен на холме, который, в пределах Иерусалима, был самым высоким городским пунктом (Масличная гора выше, но она вне Иерусалима) и представлял с одной стороны именно такую крутизну, которая могла дать повод и место для громадных субструкций. Как мы имели уже случай говорить ранее[238], храм, построенный Юстинианом, может быть отожествляем с мечетью Эль-Акса, хотя храм, по-видимому, существовал еще в IX веке[239], а мечеть была построена в VII веке. Свидетельства легендарные и
