отпустил, ходит браво, словно владыка всего мира…
Самолет трясет, как в лихорадке, а в голове вертится мысль: «Погибнет безвременно этот мальчик, еще не видавший жизни, не целовавший девушку…» Вижу только его затылок, а кажется, что он смотрит на меня и спрашивает: «Будем прыгать?» Смотрю вниз — под нами море огней. Закачался город — сплошные огни, словно тысячи глаз уставились на нас: «Разве прыгнете?»
Самое страшное в такие моменты — колебание. Как поступить?! Рука на рычаге катапультирования. Нажатие — и… парашют спасет. Инструкция дает мне такое право, но моя совесть — нет! Ведь неуправляемый самолет упадет на город, врежется в дома, вспыхнет пожар… А люди в этих домах? А если в одном из этих домов находится твоя мать? Можешь ли ты погубить свою мать? В одном из таких домов ты оставил жену и детей… Если и не ты лично, то кто-то другой оставил их, уйдя на работу, или сидит вместе с ними у телевизора и смотрит кино… Нет, это невозможно. Лучше самому превратиться в пепел.
Мелькает и другая мысль. Может, направить самолет на какой-нибудь парк или сквер? Позднее время, полночь, там, видимо, ни души, и катастрофа самолета обойдется без человеческих жертв. Останется пятачок выгоревшей земли… и только! А вырастут ли цветы на этой мертвой земле?
…Включаемся во внешнюю сеть связи, и раздается голос руководителя полетами: «Немедленно покинуть самолет!» Я вновь подумал: «А те, внизу?» И после этого отключился от внешней связи. Это считается у нас серьезным нарушением. Но это был первый шаг мужества.
«Если хочешь, прыгай!» — коротко бросаю лейтенанту, стараясь не выдать своего волнения. «А вы?» — спросил он тихим голосом.
Понимаю, что и его страх схватил за горло, но крепким оказался парень, сумел овладеть собой…
«Я остаюсь, что бы ни случилось! Не могу покинуть самолет над центром города!» «А инструкция?» — спрашивает лейтенант. «Парень, хватай свою инструкцию и прыгай! Через минуту может быть поздно!» — гневно отвечаю ему.
Критическая минута проходит, а лейтенант молчит. Почему медлит, почему не катапультируется? Уж не стало ли ему плохо?
«Прыгай! Я постараюсь увести самолет подальше от города, ты меня слышишь?» «Остаюсь и я!» — отвечает решительно лейтенант.
Мгновение, а смелости прибавилось вдвое. Снова включаюсь в сеть внешней связи и докладываю руководителю полетами: «Лейтенант Горов отказался покинуть самолет. Давление масла — ноль. Каждую секунду может остановиться двигатель. Буду стараться вывести истребитель за пределы города!» «Приказываю немедленно покинуть самолет!» — звучит в ушах голос, но улавливаю в нем неуверенность.
Дальше тебе все уже известно. Двигатель заклинило, но мы были на большой высоте и на скрипе зубов дотянули до посадочной полосы.
Затем начались расспросы, разговоры, объяснения, технические исследования, критика. А под конец так закрутилась вся эта шумиха, что меня наградили орденом. Я удивился, и внутри у меня что-то перевернулось. Хожу, как всегда, по земле, а кажется, крылья выросли на плечами. Встречаю людей улыбкой, смотрю на них честными глазами.
Значит, хожу по улицам города и думаю: «Заслужил я, имею право смело смотреть людям в глаза! Наравне с ними могу съесть кусок хлеба, дышать весенним воздухом и любоваться на этот прекрасный город!» И у меня приятно кружится голова, чувствую внутренний подъем, как будто нахожусь на бесконечном празднике, как метко выразился один писатель.
А ты хочешь, чтобы я говорил о подвиге… Скажи мне, брат, как мне задержать этот праздник в своей душе? Как передать радость людям, окружающим меня, чтобы и они поняли, как высоко ценится она?
Давай поговорим о земных делах, потому что наверху, в небе, не остается времени, чтобы подумать о них.
Я расскажу об одном своем поражении. Был я инструктором в военном училище. Вылетел, чтобы показать курсантам, как действует самолет при входе в штопор и при выходе из него. Показал один раз, потом еще и еще раз… Набрал высоту и снова, точно над ними, вошел в штопор. Видимо, был достаточно утомлен, от резкой перегрузки случилось самое худшее — вдруг потерял сознание. Сколько времени продолжалось такое состояние, не могу точно сказать. Вероятно, несколько мгновений. Когда сознание вернулось, увидел, что земля приближается с бешеной скоростью, размышлять было некогда. Не было времени даже на то, чтобы испугаться. Вытянул рычаг катапультирования, и мне показалось, что кто-то выбросил меня из кабины.
Повис на парашютных ремнях. Самолет еще несколько секунд летел вниз, потом плавно вышел из штопора и, показав мне блестящий верх фюзеляжа, направился прямо на север. А там были видны красные крыши деревенских домов…
«Снесет всю деревню… Из-за меня погибнут люди!» Что бы я отдал за то, чтобы догнать самолет и увести его с этого губительного курса! Я действовал в соответствии с инструкцией. Но обреченная деревня не знала этого… Слава богу, машина прошла над крышами и врезалась в каменистый холм. Я видел, как вспыхнуло пламя… Потом, когда прошли все перипетии, пошел на то место. Ничего! Остатки самолета были убраны. Кругом только выгоревшая пыль…
Один раз покинул я свой самолет. Во второй раз боролся за него до конца. Выдержал…
Из репродуктора донесся сильный мужской голос:
— Триста шестой, вылет через пять минут!
Капитан Давыдов быстро вскочил, по-свойски пожал мне руку и поднялся в раскаленную на солнце кабину самолета. Дежурный техник задвинул прозрачный колпак над его головой. Пилот поднял палец и улыбнулся. Губы что-то проговорили, но я не смог разобрать из-за оглушительного рева реактивной струи. Самолет вырулил на старт, стремительно пробежал по бетонной полосе и исчез в летнем небе. Когда затих грохот его турбин, мне показалось, что я услышал слова, сказанные моим другом Давыдовым. Он мне давал наказ: «Только не называй это подвигом!»
ДОМОЙ
«Вот опять собачья радость!» — думал раздраженно старшина Бонев, бегом приближаясь к казарме.
На улицах города ни души. Только временами, то в одном, то в другом месте слышались глухие звуки кованых сапог солдат-посыльных. Старшина замедлил шаг, потом остановился на секунду под уличным фонарем, взглянул на часы и снова побежал. Моросил холодный весенний дождь. Мелкие капли падали на его разгоряченное лицо и шею, медленно накапливались и неприятно скатывались за воротник. Казалось, он чувствовал эту сырость во всем теле. Пересекая пустой плац, он несколько успокоился. Из автопарка выезжали последние машины. Дежурный по роте доложил ему, что все взводы вышли по тревоге быстро, все необходимое погружено на машины и колонна ждет. Командир роты, приняв рапорты запыхавшихся офицеров, осветил карту фонариком, отметил карандашом маршрут движения, и колонна двинулась.
Старшина ехал в последней машине.
