Бывало и такое, естественно…
— Ты не говорила мне, что он настолько симпатичный! — обвиняющим тоном объявляет Лю-Косячок.
Делаю вид, будто оскорблена до глубины души.
— И что такого — ты думаешь, я стала бы жить с каким-нибудь уродом?
— Нет, но он все равно тебе не пара. Малость повыше классом, — говорит Донна.
От лица мужиков за столом выступает Большой Гей Боб.
— А я вот тоже предпочитаю, чтоб телки были пониже классом, чем я, — встревает он в разговор. — Гораздо больше шансов на них залезть.
Никто не обращает на него внимания, хотя наверняка не я одна пытаюсь представить, что за бедолага способна счесть себя недостойной такого красавца, как Боб. Слепая пенсионерка с низкой самооценкой, в лучшем случае.
— Так это и есть твой бывший? Которого ты огрела по башке винной бутылкой? — светским тоном интересуется Лорен, собирая хлебной корочкой остатки подливки с тарелки.
— Ну да, он самый, — откликается Донна, услужливо подхватывая пластиковую бутылку с кетчупом, дабы наглядно это продемонстрировать. — Хрясь, и готово дело.
— Надеюсь, это было не что-то коллекционное, — замечает Лю-Косячок. — Лично мне было бы жалко.
Заверяю ее, что вино, о котором идет речь, было не из тех, которые она сочла бы дорогими и редкими, что, похоже, немного ее успокаивает.
— А какая разница, бормотуха или марочное? Бутылки-то весят одинаково.
— А за что ты его так? — интересуется Клэр.
Мы с Плаксой-Ваксой обменялись кивками за завтраком, но сейчас она впервые за весь день заговаривает со мной по-настоящему. Ни слова про то, как она стучалась ко мне в дверь прошлым вечером, или про мое нежелание впустить ее. Похоже, что у нее есть некий план, который мне пока непонятен. Равно как и у Колина — Мистер Пазл откровенно игнорирует меня, что как раз и ожидается от грамотного агента под прикрытием.
— Не твое дело, — отвечаю я Клэр.
Лорен медленно кивает. Бормочет:
— Природная склонность к насилию…
— Да, и тебе стоит об этом помнить, — отвечаю я.
Она ржет.
— Да плевать мне, что ты там когда-то сделала, голубушка! — заявляет Лорен. — Думаешь, я тебя боюсь? — Она произносит эти слова так, будто сама подобная идея совершенно смехотворна. — Я вообще никого не боюсь!
— Кстати, а в каком это смысле? — Поворачиваюсь к ней, чтобы смерить ее тяжелым взглядом. — Что именно я сделала?
Лорен пожимает плечами, поскольку у нее нет нужды произносить это по буквам, а потом бросает на Клэр определенно заговорщицкий взгляд, и я практически не сомневаюсь, что и Донна с Люси тоже следуют их примеру. Перевожу взгляд на Колина, который делает вид, будто его не интересует ничего, кроме еды на тарелке, а потом на Миа и Феми, которые увлеченно о чем-то беседуют на дальнем конце столовой. Перехватываю взгляд Тони, и он подмигивает — типа, не тушуйся, я по-прежнему прикрываю тебе спину! После нашего с ним вчерашнего разговора я было решила, что он единственный человек, которому я могу более или менее доверять. Теперь же я даже в этом до конца не уверена.
Лорен уже переводит разговор на другую тему, и теперь все оживленно обсуждают, какие у кого собачки или котики были в детстве.
Но я практически не слушаю.
Не так давно было время, когда я важно расхаживала в этих стенах, как будто в кармане у меня до сих пор болтались наручники, а на поясе — тейзер. Я не искала неприятностей — не такая уж я дура, но и не стала бы прятаться от них. Лорен никогда не пыталась задать мне страху, как поступала с большинством остальных людей, потому что во время работы в органах я имела дело с кучей таких, как она. С женщинами, которые настолько самих себя ненавидели, что вымещали злобу на других людях. На собственных детях, чаще всего. Подобные Лорен в подобном месте беспокоили меня меньше всего.
Но теперь я уже не тот человек.
Прошло порядком времени с тех пор, как я еще могла узнать саму себя. Ту Алису, которой я была два года назад, в смысле. Теперь я даже не узнаю́ ту личность, которой была две недели назад.
Теперь я вдруг боюсь абсолютно всех.
* * *
— Не пойдешь смотреть телевизор? — спрашивает Маркус.
Я уже приняла лекарства и теперь сижу в главном коридоре, спиной к стене, к которой пристроен пост санитаров. Он ярко освещен, и у меня широченное поле обзора, какое только можно представить в нашем отделении. Мне хорошо видно всех, кто приближается ко мне с разных сторон, и если это кто-то, чей вид мне не нравится, у меня полно времени, чтобы свалить или попросить санитаров включить сигнал тревоги. По правде сказать, мне не так уж охота сидеть перед теликом со всеми остальными, но при этом и возвращаться в свою комнату тоже не хочу. Пока не придется, во всяком случае. Та начинает казаться даже еще более маленькой, чем обычно, словно ночь за ночью уменьшается в размерах, и если по какой-то причине я вдруг впущу за дверь не того человека, деваться мне будет некуда.
— Влом, — говорю я.
— Всегда есть что-то классное в пятничном вечере, согласна?
Не отвечаю, так что Маркус присаживается рядышком со мной.
— Хорошо все прошло сегодня утром, — говорит он. — В смысле, оценка твоего состояния.
Выжидает, но я ничего не отвечаю.
— Ты так не думаешь?
— Наверное. — Смотрю на Ильяса, который только что вышел из столовой и движется в нашу сторону.
— Тебе вообще-то очень повезло, Алиса, — говорит Маркус. — Тебе это сейчас, может, так и не представляется, но всегда гораздо лучше знать, в чем именно твоя проблема. Все эти сложности, с которыми ты сейчас сталкиваешься, явно связаны с ПТСР, так что теперь мы можем должным образом с ними разобраться. С некоторыми пациентами никогда не знаешь… И они не знают. Проходят месяцы, даже годы, и все равно нет никаких объяснений, почему они такие.
Ильяс проходит мимо, даже ни разу не глянув на меня, и сворачивает в мужской коридор — судя по всему, направляясь в свою комнату.
— Что-то еще тебя беспокоит? — спрашивает Маркус. — Помимо провалов в памяти?
Из-за загородки поста выходит Малайка с картонной коробкой в руках. Заносит ее в один из смотровых кабинетов. Коридор совершенно пуст, так что бросаю взгляд на Маркуса.
— Только бессонница, — говорю я.
— Та-ак…
Насколько я могу судить, Маркус особо на это не купился. Он тоже хороший специалист и способен унюхать брехню за милю. Прикидываю, сколько ему можно рассказать. В смысле, в обычной ситуации я бы шиш с маслом стала рассказывать обо всем, что на самом деле происходит, поскольку стоило бы мне только заикнуться о чем-нибудь подобном, они просто пришли бы к выводу, что все мое сумасшествие со старых времен опять заглянуло на огонек, и в итоге вмазали бы мне ударную дозу каких-нибудь новых антипсихотических таблеток. Хотя теперь же они дали мне… четкое объяснение. И похоже, что этот новый диагноз, по поводу которого они столь довольны собой, почти подписал мне пропуск на волю.
