Дорогая Елена, не знаю, что сказать. У нас есть какие-то копии работ Дольфи и несколько книг про Терезин. Еще есть фотографии моего дяди в молодости, но очень мало. Моей маме Элли было очень трудно говорить о чем-либо, связанном с войной. В результате — такой пробел. Например, я понятия не имела о Курте Аузенберге. Эта новость стала для меня шоком. Я считала, что моя сестра, брат и я были единственными, кто остался от нашей семьи. И то, что, оказывается, был кто-то еще, живой, а я его не знала, вызвало во мне слезы. Вот уже почти два года, как умерла моя мать, и теперь вдобавок к этой печали я не смогу передать ей новость про Курта. Я обязательно позвоню вам. Спасибо большое за ваши слова и быстрый ответ. Попытаюсь отправить вам фотографию Дольфи с этим письмом, надеюсь, что сработает.
Благословляю вас за все, что вы совершили, и за ту любовь, которой наполнен ваш труд.
P. S. Это фото моей матери и Дольфи.
Юный весельчак в клетчатой рубахе и шортах так похож на портрет Дольфи, нарисованный в Терезине Кином! Пошлю Морен рисунок Кина.
Елена, я нахожусь в некотором ошеломлении, пытаясь совместить то, что вы мне прислали, с тем, что я знаю. Мою бабушку звали Хильда Ферлинг, она вышла замуж за Юлиуса, и я всегда подозревала, что там был какой-то развод или что-то, потому что моя бабушка ничего о нем не рассказывала, кроме того, что он был продюсером компании «Фокс-фильм». Она куда чаще вспоминала о встречах с легендарным Томом Миксом, звездой ковбойских фильмов, нежели о Юлиусе. Мне говорили, что Эрих то ли в автомобильной катастрофе погиб, то ли от гриппа. Еще был брат Вальтер, который умер молодым. Моя мать была самой юной, ее звали Эльжбетта [надеюсь, я написала правильно], здесь ее звали Элли. Мне сказали, что Дольфи был влюблен в женщину и вместе с ней оказался в Терезине, что он был социалистом и художником и что он много чего делал с детьми в Терезине. У нас есть копия афиши какого-то спектакля, который там был поставлен. Моя мать обожала его и рассказывала много историй о безобразиях, которые они в детстве учиняли вместе, как доводили гувернантку… и прочие шалости…
Моя мать Элли была замужем за адвокатом по фамилии Фройнд, от этого брака у меня есть брат Питер. Мой отец был американцем. Мои родители встретились в Париже и поженились там до того, как я родилась в 1952 году. У меня также есть сестра Дейдре, которая на одиннадцать месяцев младше меня. А брат Питер на двенадцать лет старше. Он профессор социологии, моя сестра — учитель, а я психотерапевт.
Спасибо за то, что вы рассказали. Если вспомните что-то еще, буду благодарна.
Вот уж никогда бы не подумала, что Морен — психотерапевт. Про женщину, с которой прибыл Дольфи в Терезин, явная путаница, есть история про девушку, из‐за которой он попал в Освенцим… Ее я записала за Лукашем.
* * *
Окруженный атрибутами иудаики — мраморными големами, бронзовыми семисвечниками, могендовидами, вышитыми чехлами для хранения Торы — Лукаш восседал в высоком черном кресле, похожем на траурный трон, хотя таких, кажется, не бывает. Грузный старик с лицом-холодцом и слезящимися прозрачными глазами.
Франтишек Лукаш, 1993. Фото Е. Макаровой.
Франц Люстиг жил и старился под именем Франтишек Лукаш. После войны еврейские фамилии не котировались, тем паче на фронтах идеологических, где подвизался Лукаш. Как режиссер-документалист он освещал события культурной жизни в новостных киножурналах. Бархатная революция дала евреям свободу, искусство и предметы еврейского культа, пережившие на полвека своих хозяев, стали пользоваться особой популярностью. Лукаш не вернулся к своей еврейской фамилии Люстиг, как это сделали многие его друзья. Он поступил иначе — открыл первый «Салон иудаики» в еврейском квартале Праги на Майзловой улице.
Поводом для нашей первой встречи послужили карикатуры на терезинских актеров за подписью «ФЛ», которые недавно обнаружились в архиве Яд Вашема. Некоторые, в том же стиле, были без подписи.
— Покажите рисунки! — Лукаш пробежался глазами по лицам. — Да, все мои, включая неподписанные. Я рисовал во время репетиций. Где вы нашли это?!
Я объяснила про Яд Вашем.
В магазин то и дело заходили покупатели, в основном иностранцы, и Лукаш спросил меня, чем еще может быть полезен.
— Мы собираемся снимать фильм про театр в Терезине, и именно эти ваши рисунки нам крайне важны. Не могли бы вы вспомнить, какие именно это были спектакли и кто изображен на рисунках?
— Я стар и дремуч, — сказал он, — но попытаюсь. Встретимся вечером у нас дома, о времени договоритесь с моей дочерью Катей.
* * *
В шесть часов вечера я была у Лукаша. «На Здеразы», 9, — двухэтажная вилла в центре Праги. Паркетные полы, ковры, старинная мебель и уникальная коллекция средневековой скульптуры. Деревянные крашеные Марии с Христами, святые Агнешки, Барбары безрукие и Иезулатко в маленьком домике-скворешне. Еврейскую ветвь представляли старинные металлические люстры и массивные семисвечники. В холле, переходящем в длинный коридор, висели работы лучших терезинских художников.
Лукаш сидел в кресле вишневого цвета. На столике рядом с креслом лежали рисунки, сигареты и пепельница. Он опознал многих актеров, но далеко не все постановки. Имена актеров подписал на оборотной стороне. Указав мне жестом на стул, — садитесь, — он спросил, с кем еще я встречалась в Праге по данной теме. Я перечислила всех, даже тех, кого Лукаш уже числил в мертвых. И, не знаю уж зачем, похвасталась утренней встречей с Куртом.
