оттуда выскакали двое верховых в малиновых кафтанах и с плетями в руках. Они стегали плетьми на обе стороны и кричали:
– Сторонись! Сторонись! Дорогу! Царь-государь на охоту едет.
Сейчас же все бросились к краям дороги. Возчики подхватывали под уздцы лошадей и сворачивали их в поле от дороги. Лошади пятились, путались в постромках, напирали на подводы. Один воз опрокинулся, и бревна покатились в грязь.
Из ворот между тем выехал отряд всадников в белых кафтанах, с голубыми плащами. Из-под седел по бокам лошадей висели лисьи и волчьи шкуры.
– Ляхи, ляхи! – зашептали кругом Михайлы. – Ишь, наряжёные!
Следом за ними в воротах показалась кучка всадников, один нарядней другого. У Михайлы в глазах зарябило от золота, цветных кафтанов, серебряных уборов на статных конях.
Сразу же мужики на краях дороги попадали на колени прямо в грязь с криками:
– Батюшка наш! Государь милостивый! Дмитрий Иваныч батюшка!
Михайла тоже упал на колени и во все глаза глядел на выезжавших из ворот всадников.
«Который же, который?» Он искал среди них такого, как он думал, молодого, ласкового, с бородой. А бородатого как раз ни одного и не было, хоть все были, видно, и вовсе не молодые, в летах больше. Один в средине, в золотом кафтане нараспах и красной камчатной однорядке, кланялся на обе стороны и что-то весело говорил тем, кто ехал рядом.
«Этот, стало быть, государь-батюшка», мелькнуло у Михайлы. «Скобленый, точно лях», невольно подумалось ему.
Но в эту минуту он нечаянно взглянул на всадника, ехавшего следом за царем в белом парчевом кафтане. На поднятой руке у того сидела большая белая птица в колпачке. Такой Михайла никогда раньше не видал. Всадник случайно повернул голову, и Михайла так и обмер, забыв и про царя и про птицу.
– Степка! – не удержавшись, крикнул он.
Парень слегка вздрогнул, взглянул на Михайлу, но сейчас же отвернулся.
«Он, он! – твердил про себя Михайла. – Глаза-то как есть Марфушины».
– Сокольничий царский, – проговорил чей-то голос в толпе.
Но разглядеть хорошенько парня Михайле не удалось. Из ворот выехал отряд казаков в красных шароварах и, нагоняя царя, еще дальше расталкивал толпу.
Михайла поднялся, хотел пробраться вперед, чтоб не потерять из вида сокольничего. Но казаки не давали, выезжая вперед и окружая кучку верховых с царем посредине.
Наперерез царскому поезду с московской дороги бегом бежала толпа, которую еще раньше приметил Михайла. Повозки приостановились. Бежавшие махали шапками и кричали наперебой:
– Батюшка наш! Государь прирожонный! К тебе мы, милостивец! Вели слово молвить!
Царь приостановил свою лошадь и, обернувшись к казакам, крикнул:
– Пропустите-ка! Что за люди? Откудова?
Кучка всадников, окружавших царя, остановилась.
– С Москвы мы, государь милостивый! От Васьки, ворога твоего, сбежали! Тебе послужить хотим! Мастеровые люди! Послушай ты нас, батюшка наш!
Один из всадников рядом с царем что-то сказал ему и тронул свою лошадь. Царь обернулся к московским людям и крикнул им:
– Не время тотчас! На охоту я еду! Потом приходите!.. А то и вовсе не приходите! – сердито крикнул он, еще раз обернувшись. – Зря лишь время ведете!
– Батюшка наш, послушай, Христом-богом молим! Подьячий с нами. Время не утерять бы…
Но окружавшая царя кучка всадников уже вся тронула лошадей и увлекла за собой царя. Он на скаку повернулся и погрозил кому-то арапником. Казаки скакали по обе стороны. За ними из ворот выезжали охотники, с рогами, с пищалями, со сворами собак, и рысью нагоняли царя. В несколько минут царский поезд был уже далеко.
В толпе послышались недовольные голоса:
– Ляхи-то государю воли не дают!
– Этот-то, что с государем ехал, – главный у них, Рожинский прозывается.
– А чего осердился государь?
Москвичи, понурив головы, стояли на месте.
– Чого ж стоите! – подошел к ним долгоусый казак в высокой шапке. – Идите в ставку, к царским хоромам.
– А може, тут погодить, как ворочаться будет государь? – сказал один.
Казак махнул рукой и проговорил, хитро прищурясь:
– Не дадуть ляхи! Все одно.
– Сказывали у нас, будто митрополит Филарет тут у вас, – проговорил один из москвичей. – Может, к ему податься?
– Який мытрополит? – заговорил тот же казак. – Патриарх он у нас, великий патриарх! Государь его вот как почитает! Ну, и ляхи, – прибавил он, помолчав, – ничего не скажу, тож с почетом до него. Хоромы дуже велики у нёго, не хуже государевых.
Москвичи переглянулись.
– Что ж, може, и впрямь до патриарха податься? Он государю поговорит.
– Ну, пийдемо, проведу я вас, – предложил казак.
Михайла в пол-уха слушал разговор москвичей с казаком. На уме у него было другое. Все вспоминался царский сокольничий. Неужто Степка? Как он сюда попал? Может, всех их там в полон забрали да сюда привезли? Вдруг и Марфуша тут?
«К патриарху мне не по что, – подумал он. – К царским хоромам пойду. Там дождусь. Он-то, Степка, ведомо, с царем приедет».
– А царские хоромы где? – спросил он того же казака.
Казак удивленно поглядел на Михайлу, но сразу же лицо его расплылось, и он вскрикнул:
– Михайла? Це ж ты!
Тут только Михайла посмотрел прямо на казака.
– Гаврилыч! – радостно крикнул он.
Сразу на сердце у него полегчало. Все-таки знакомый человек.
– Ты до царя, до Мытрий Иваныча?
Михайла кивнул. Ему почему-то не захотелось спрашивать про Степку. Лучше сам узнает.
– Я ось их до патриарха провожу та за́раз до тебе. А царски палаты, вон де воны. Иды прямо… Та я за́раз…
Гаврилыч кивнул Михайле и зашагал впереди кучки москвичей. За пешими подъехали и повозки. Одна четверкой гусем.
– Большой боярин, Трубецкой, сказывают, – заговорили в толпе. – Много их тоже с Москвы едет.
Михайла не стал ждать Гаврилыча. Пройдя через ворота, он быстро зашагал в том направлении, куда тот показывал. Он очутился на деревенской улице, где стояли такие же избы, как в любой деревне, только над воротами или у крылец часто повешены были разноцветные флаги.
Но вот на площади Михайла увидел просторные двухсветные палаты, сложенные из свежих бревен, с широким крыльцом, убранным коврами и знаменами. Не иначе, как царские палаты.
Михайла отошел к сторонке и сел на бревнышке, решив дожидаться тут царя.
Вокруг сновали разные люди, нарядные все, в сапогах, одни с усами, другие скобленые, а с бородами почти что и не было. Бабенки, тоже разнаряженные, бегали взад и вперед, стрекотали чего-то, не понять чего.
Михайла так задумался, что и не заметил, как впереди него, тоже на бревнышке, сели какие-то двое с бородами, в темных кафтанах, вроде приказных. Они о чем-то тихо говорили, оглядываясь по сторонам. Михайлу они, должно быть, не
