ходить, — возразила Ольга.
— Теперь умеешь, да не о том речь. Будь гостьей во дворце моем, сделай милость.
Стоило последним словам отзвучать, тотчас же стол появился, скамьи при нем, скатерть, а на ней самовар пузатый, да всевозможные кушанья, ни одно из которых Ольге в рот не полезло бы сейчас, даже из одной лишь вежливости. Однако она присела на скамью напротив хозяина.
«Это какая же пропасть в его душе хранится, если я по грезам шагая, к бездне вышла, — подумала Ольга. — Или не в его душе, а в моей?..»
Но отвечать и на эти мысли Кощей не пожелал.
— Ты ж сама не спросишь, придется мне рассказывать, — начал он и действительно поведал: и про коварный план Моревны в Явь, минуя его царство, попасть. Всего-то и понадобилось лешего умаслить проход открыть в сердце леса заповедного и терем возвести. Пусть жила в нем Моревна, как в тюрьме, не способная и шага ступить за пределы, а все равно в Яви.
— Как?! — воскликнула Ольга. — Леший?..
— А ты думала, просто так он помогал тебе и настолько самого слова Навь боялся? — вопросом на вопрос ответил Кощей. И улыбнулся, не иначе любопытство в глазах ее разглядев.
А Ольга действительно увлеклась рассказом. Пустота в сердце никуда не исчезла, но словно бы отступила.
— Богато отдарилась, — молвил Кощей, — вот и потворствовал ей леший: вначале по своему желанию, затем… уж поделать ничего не мог. Куда какому-то духу лесному против самой Моревны?
— Выходит, что он не просто помог, а ошибку свою исправлял? — спросила Ольга.
— Скорее, сжить со свету пытался, — усмехнулся Кощей. — Это сколько ж коряг ты оживила и с собой таскала. Будь ты только человеком, высосали б тебя, умертвили, до Горана дойти б не успела. Да и этот… змий летучий — еще тот… злодей. Был. Не требовалось сильно голову ломать для понимания: убил бы тебя, умучил.
— А он не стал, — Ольга прикусила губу: «Потому что душу изорвать намного больнее, чем тело».
Кощей лишь головой покачал на мысли эти.
— После того, как Моревна в тереме поселилась, люди в чаще пропадать начали. Кровожадное зверье расплодилось, принялось на дороги выходить, грызть путников. Несколько деревень, что на опушках находились, от болезней-хворей повымерли. Нечисть совсем страх потеряла, силу Моревны почувствовав. И это она еще сдерживалась. Неистова матушка твоя, Ольга, тем паче, когда мир принимать ее отказывается. Явь всеми силами вытесняет за грань тех, кто ей не принадлежит, причем, чем пришелец сильнее, тем яростнее. Ревнива Явь к тем, кто законы ее попирает. Правян это тоже касается, оттого ходят по свету, нацепив образы калик перехожих да всяческих юродивых. Оттого и принято на Руси убогих не обижать — слишком многие князья, витязи, богатыри да крестьяне в свое время спотыкнулись на неучтивости. Разве лишь Велес-ключник вне законов, ведает любые тропы, всякую дверь отворить способен.
Ольга проклятие прошептала, Моревну помянув.
— Не кручинься, девица. Дочь за мать, как и сын за отца, неповинны. И я был бы последней гадиной, если бы тебе мстить решил за все, что испытал когда-то, да и испытаю еще не раз. В том же, что она людей умертвляет, а нечисть усиливает… — Кощей развел руками. — Этим она главную ошибку совершила. Ворон мой — птица беспокойная, благо, что еще и вещая — везде летает, особенно там, куда сердце ведет. А ведет — где неспокойно: на поля бранные, погосты да в моровые деревни. Вызнал он, что за беда приключилась, к терему пробрался, едва в клетку не угодил… Хотя, угодил конечно. Леший его тайком выпустил и слезно умолял передать мне просьбу о прощении. Пока в Навь выбирался, половину перьев в кустах колючих чуть не оставил, крови пролил — на кустах тех аж алые цветы выросли. Однако примчался, рассказал все, как есть.
— И ты… — затаив дыхание, спросила Ольга.
— А я пределы царства своего покинуть не смею до глухого времени предзимнего. До него же тогда ой как долго было. Уж я Велеса уговаривал, а тот отговаривался: мало, мол, люди верить стали, заветы предков не соблюдают, на кривду заморскую заглядываются, нет у него сил в неурочный час путь отворить.
Ольга нахмурилась.
— Баял, конечно же, — усмехнулся Кощей. — Восхотел бы — ничто не помешало. Однако очень не желал братец допустить схватки новой между мной и Моревной. Явь в ней не просто могла пострадать, долго раны залечивала бы. Потому пришлось Ворону дозором лес тот облетать и следить, что будет. На счастье аль беду, в тех краях богатырь заплутал. Никто его не съел, мавки да русалки не соблазнили, в болоте не утоп и кругами ходить отказался. Почти без помощи птицы моей, между прочим. Чего бы ни делал леший, как ни куражился, а все богатырю нипочем: вышел-таки к терему. Был то твой батюшка, Ольга. Ну а выкрасть тебя опосля рождения уж я его надоумил… впрочем, лукавлю: Ворону лучше говорить с людьми удается, он в душах читать умеет.
— И она не кинулась в погоню, не натравила на тятю лешего и нечисть? — не поверила Ольга.
— Не кинулась и не натравила. Ты ж в Велосову ночь родилась, краса-девица. — Кощей улыбался уже открыто, искренне. — Там уж хочешь-не хочешь, грань тонка меж Навью и Явью, еще и Велес-ключник все запоры отпирает. Сумел я в терем тот пройти и утащить Моревну в Навь и дальше. По земле Русской не погулял, да оно того стоило. Матушка тебе затем только в кошмарах являться могла, пока не сумела ты разум от нее спрятать. Вот, собственно, и весь сказ, Ольга-чаровница.
Ольга сидела долго, но не вспоминая и не раздумывая, просто смотрела перед собой, ничего не видя.
— Коли остаться решишь, против не буду, — молвил Кощей, но уже не настолько искренне, как когда рассказывал.
Она покачала головой. Учиться у самого Кощея чаровству — не могло быть ничего привлекательнее, вот только не будет от нее сейчас проку, а позориться, выставлять себя неумехой и бездарью — этого Ольга уж точно не пережила бы.
— Пришла поблагодарить за помощь, сейчас посижу, отогреюсь чуть и дальше пойду…
— Вот уж за это точно не стоит, — перебил ее Кощей неожиданно
