серьезно. — Я не особенно люблю, когда меня обвиняют во всех злодеяниях и поминают в суете, но приписывание мне чужих заслуг — еще хуже.
Ольга вскинула голову и впервые посмотрела на него прямо.
— Сама ты о мороке догадалась. Сама, — с нажимом в голосе, вроде и неприметном, а сердце упало в пятки, сказал Кощей. — Но именно я вынудил твоего Горана разорвать уговор. Хочешь ненавидеть за это — ненавидь. Ты могла остаться с ним по доброй воле, в конце концов, я лишь вернул тебе свободу.
— Почему… — начала Ольга и умолкла.
— А потому как вы, людишки неразумные, больно клясться горазды тем, чем не нужно! — рявкнул Кощей и уже тише добавил: — Даже те, кто, вроде бы, умом не обделен, а туда же.
«Так вот почему ничто не помешало мне со Снеженом условиться… — подумала Ольга. — Помог, царь Кощей, даже не представляешь насколько!»
Но произнесла она другое:
— Была бы нужна, осталась…
Эпилог 1
— Не заставляй меня сомневаться в твоей разумности, красавица, — с вроде незаметным, но явно ощущающимся неудовольствием сказал Кощей. — Змию Горынычу три головы — в самый раз, а сынку его, Горану, ума, видать, не хватает. И что же теперь, не любить дурака этого?!
Ольга отвернулась. Щеки и шею огонь обдал.
— То-то, — усмехнулся Кощей. — Он и до того глупости творил, но ты на них не особенно внимания обращала. И вот, пожалуйста! Чуть самолично в бездну не шагнула!
Она руки к щекам прижала, но жар утолить не смогла.
— Стыдно тебе, девица? — со сладостным ядом, голос заполонившим, поинтересовался Кощей, тихо посмеиваясь.
— Стыдно, царь Кощей, — ответила Ольга и, осознав до конца, сказала уже искренне: — Правда стыдно.
— А раз так, не изводись больше, — посоветовал он. — Всегда рад воплоти тебя лицезреть, но не тенью ко всему безразличной. Хочешь вернуться — возвращайся, желаешь хандрить — хандри, а о Бездне не думай!
Ольга покачала головой. На сердце чуть посветлело, пустота свернулась змеей ядовитой где-то в укромном уголке души. Наверняка, снова развернется, но не сейчас. Сейчас великий чудодей, злодей и царь приструнил ее, убаюкал.
«И не уйдет, — напомнила себе Ольга. — Придется научиться жить с ней».
— Вот и живи, — сказал Кощей наставительно. — А еще лучше: возвращайся к нему.
— И не подумаю! — упрямо воскликнула Ольга.
— Люблю гордецов, — произнес Кощей весело. — Сам таков, как и мое малочисленное окружение. Значит, не желаешь по простому пути идти?
— Он меня выгнал, не мне возвращаться, — заявила она твердо.
В зале словно бы посветлело, а может, боль из Ольги исподволь выжимали по капле. Становилось легче. Уж и дышать не через силу могла.
— Куда же для начала стопы свои направишь? В Явь?
Ольга кивнула.
— По миру пройдусь, развеюсь. Погляжу на водопады, радугу дробящие, на полет величественных орлов, на льды нетающие. Затем в терем ворочусь.
— Хорошее решение, раз прощать своего змия летучего пока не собираешься. Ну да ему то лишь на пользу, — одобрил Кощей и махнул рукой.
Тотчас захлопали крылья. Ворон из ничего вылетел, еще не достигнув пола, человеком обернулся, перевернувшись вокруг себя, встал, как положено.
— Помоги ей, Влад.
— Всенепременно, — сказал тот весело и протянул Ольге руку.
Все произошедшее после она запомнила очень смутно. Ворон не становился птицей, не вырастал в размерах и не нес ее в лапах или на спине. Он оставался человеком, что идти тайными тропами ему нисколько не мешало. Ольга вначале шла за ним след в след, потом поравнялась. Очень уж интересно глядеть на него было: на профиль строгий, нос, клювом выдававшийся, бледное решительное лицо мужчины в расцвете лет, но одновременно и юноши, едва порог совершеннолетия миновавшего, в густой гриве черных волос путались осколки звезд, совсем такие же, как в вихре, из которого Кощей проявился. На губах вещей птицы застыла легкая улыбка, а в глазах отражалось такое, что дух захватывало.
Когда миновали самую грань меж Навью и Явью, голову будто обернули несколькими слоями влажной ткани, практически лишив слуха, зрения и прочих чувств. Ворон взял ее за руку, направляя и поддерживая, не позволяя оступиться.
Вдруг, синяя вспышка расцвела перед глазами. В следующий миг стояли они возле терема: для Моревны возведенного, но теперь всецело принадлежавшего Ольге.
На перилах сидел упитанный холеный филин и глядел на пришедших пронзительными умными глазами. Моргнул раз — окончательно спала с глаз Ольги пелена внемирья. Моргнул второй — пение соловьев и стрекот ночных певцов слуха коснулись. Шелест трав, шум листвы, свежесть ветра, вскружили голову. И как она только могла жить столь долго без всего этого?..
— Вот и прибыли, краса-девица. Прощаться пора, — молвил Ворон и руку разжал, да только Ольга не выпустила.
— А скажи мне, птица вещая, — произнесла, в ясные глаза заглядывая, — чем мне тебя отблагодарить? Только отказываться не вздумай, я ж не просто предлагаю, а от чистого сердца.
Зажглись в очах черных яркие веселые искорки.
— Раз так, — улыбнулся Ворон, но глядел внимательно, испытующе: — Отдай мне перо рарогово, что в дар получила в малолетстве.
— Перо?.. Где ж его теперь сыщешь?.. — проронила Ольга.
— В рукаве поищи, — посоветовал Ворон и действительно: именно там перо и обнаружилось. — Подарков таких не потерять. Лишь передарить можно.
Отдавала ему рарогово перо Ольга без сожаления. Предполагала, что после того, как исчезла за ее спиной тень Моревны, и оно помогать откажется.
— Перо это то ли выдрала, то ли выменяла, то ли тот сам отдал Моревна у ворога моего. Но ты, краса-девица, не тревожься, я сам гадостей чинить не стану. Хранить перо буду лишь за тем, чтобы Финист более мне пакостей не делал, а то он на них мастак, не смотри, что в Прави живет.
— И не подумала бы я тебя упрекать, птица вещая, — сказала Ольга.
— Черная злокозненная Кощеева, — продолжил Ворон.
— Может и так, да только не верю я сказкам.
— Сказка — ложь, да за ней
