Светлана Кузнецова
Чем полней - тем добрей
Катится, катится яблочко по блюдечку серебряному, сказывается сказочка новая, никем доселе не слыханная.
Ночь тиха и глуха, а в Тридевятом царстве — особенно, да не спится Кощею Бессмертному. Ворочается он. То на один бок повернется, то на другой. То глаза откроет, то на луну круглую полную полюбуется и звезды посчитает, то зажмурится и примется представлять Василис да Елен, через забор перепрыгивающих. Сколько их было… и не упомнишь уже.
— Да угомонись ты, — прошептала Сова Большая Голова из темного угла и бесшумно расправила крылья. Она аккурат раздумывала, отправиться ли ей на охоту или еще посидеть на жердочке. — Всех же перебудишь. Эй, Ворон Воронович, спишь?
— Уснешь здесь с вами, — проворчал тот из другого угла. — Нет мне спасения от вас ни днем, ни ночью.
— Не спишь, значит? Хорошо, — сказала Сова и ухукнула.
— Гу-гу-гу, — передразнил Ворон. — Сплю я, сплю. Через сновидение разговариваю. Чего и вам желаю. ОБОИМ!
— Обои… — задумчиво протянул Кощей.
Был он давеча у Ягуши и Горыныча. Надоела тем жизнь холостяцкая, и решили они вместе жить. Хором у Горыныча — целая гора. Раздолье. В ней избушка на курьих ножках целиком помещается и даже может всласть путешествовать. Только в избушке уют, женская рука, а в пещерах — стены голые да еще кости бычьи, богатырские и рыцарские по углам да ямам распиханы.
По подсчетам самого Кощея для приведения жилища Горыныча в относительно нормальное состояние лет триста понадобилось бы точно. Ну и, конечно же, еще тридцать лет, три года, три дня и столько же часиков (против законов нумерологических не попрешь). Однако Ягуша всего за денечек управилась, обклеив все стены жилых пещер бумагой, всякими картинками измалеванной. Как догадалась только? Кощей, пока не увидел, все посмеивался, а как разглядел — лишь диву давался.
— Это что? — спросил, глазам не веря.
— Обои, — ответила Ягуша. — Васька в прошлом годе выдумала.
— Оба? Или все же обе? — не понял Кощей. — А Васька — это Василиса очередная?
— Ну не кот же! — развеселилась Ягуша.
Имелась у нее давняя привычка всех своих помощниц звать Аленушками, а учениц — Василисами. Первых она по истечении двенадцати лет обучения просто отпускала, а вторых отправляла на стажировку в замок Кощея, откуда те выходили уже могущественными дипломированными ведьмами и чародейками или вызволялись заезжими добрыми молодцами и проживали жизнь скучно в роли их жен, временами развлекаясь лишь останавливанием бегущих коней да хождением по горящим избам.
— Кота твоего Баюном кличут, я помню, — сказал Кощей.
— Молодец! — похвалила Ягуша. — И полтысячи лет не прошло, как запомнил. А на стенах — обои.
— Обои… — повторил Кощей уже в собственной опочивальне, из воспоминаний возвратясь.
Ворон тяжко вздохнул, каркнул и покрутил у виска маховым пером.
— Пойду прогуляюсь, все равно не засну, — сказал Кощей, с постели вставая.
— А прогуляйся, — одобрила Сова, — самое для того время.
— Скатертью дорожка, — проворчал Ворон. — Что один — тать ночной, что вторая. Шляются, шушукаются, честным птицам спать мешают.
— Раз ты тоже уже давно проснулся, то продолжим, — заявила ему Сова. — Мне вчера на «к» выпало: Киев. Тебе на «в» город называть.
— Великий Новгород, — тотчас ответил Ворон, даже не задумавшись.
— Нечестно! — воскликнула Сова и ухукнула. — Новгород был!
— То Нижний Новгород, а Великого я пока не называл.
— Все равно нечестно! Новгород — он и в Америке Новгород.
— В Америке — Нью-Йорк, — заметил Кощей, — и появится он еще нескоро, пока на том континенте только города инкские. Мачу-Пикчу там… — однако слушать его явно не собирались, потому Кощей тяжело вздохнул и вышел в коридор.
Из темноты ожидаемо высунулась гнусная рожа, сверкнув фиалковыми глазами без зрачков. Кощей точно рассчитанным движением дал ей по лбу. Кулак прошел насквозь, но привидение сообразило, что к хозяину лезть не стоит, и убралось.
— Совсем обнаглело, — прошипел Кощей. — Вот помру от инфаркта…
— Не помрешь, ты бессмертный, — донеслось с потусторонним завыванием.
— Тьфу на тебя, — в сердцах сплюнул Кощей прямо на пол. Из щели в стене тотчас выползла здоровенная крыса со щеткой и принялась убирать, недовольно зыркнув на него алыми глазками-бусинками.
Вот эту жительницу замка лучше было не злить, иначе быстро не отвяжешься. Никого хуже загнанных в угол крыс не знал Кощей. Такие даже на тигров нападали. Однако во сто крат ужаснее их неизменно оказывалась разбуженная посреди ночи крыса-уборщица со щеткой.
Кощей тихонечко по стеночке миновал ее и пошел по гулко ловившему отзвуки шагов каменному коридору. Перед глазами стояли обои в обновленном семейном гнездышке новобрачных — потому и проснулся, — а на них рукой несомненно талантливого художника намалеванные блинчики, оладушки, ватрушки, сырники, кренделечки, пирожочки, печенечки, петушки и рыбки на палочках да связки баранок и бубликов.
Как уснешь после всего этого?! Вот Кощей и отправился в кухню. Конечно, результат его усилий с тем, что готовит Ягуша, не сравнить, но ведь недаром он чародей знаменитый.
Вошел он в помещение, прищурился — запылал огонь в очаге. Повел плечом — зависли под потолочным сводом колдовские шары-светильники. А дальше — все в силе воображения, а то уж больно подстегнуто оказалось воспоминанием о тех обоях. Принялись на столе длинном появляться блинчики да оладушки — золотые, румяные, жаром так и пышущие. В довершение сметанки кувшинчик и меду бочоночек сами пришли и посреди столешницы установились.
— Ах… — протянул Кощей, расплывшись в улыбке.
— Хорошо-то как, — проронил он позднее, первый блин уминая.
— Вернулся? — поинтересовался Ворон, когда спустя некоторое время Кощей проскользнул к себе в комнату.
— Разве не очевидно? — фыркнул тот.
— Очевидно, — ехидно передразнил Ворон и тоже фыркнул. Он явно чем-то был очень доволен: видать, переспорил-таки Сову. — А творил чего?
— Над златом чах, — не то
