в момент нужды, позволила Моревне в теле своем поселиться, и Калинов мост, и Кощея миновав, ходить по Яви.
— Я не это в виду имел! — ужаснулся Горан самолично произнесенному. А ведь Кощей ему уж поведал, кем Моревна приходится Ольге.
Но теперь не слушала она, предпочитая говорить:
— Я веду себя недостойно. У меня в голове все еще играет ветер, и азарт горячит кровь. Я не поддалась лишь чудом. Я прошу у тебя прощения, Горан, за все, что тебе пришлось пережить и передумать.
— Ты свободна, Ольга, — произнес Горан так ровно, как только мог. — Я возвращаю тебе твою клятву и ничего не требую взамен.
— Вот как? — она вздрогнула, прикусила губу, но ничем больше не выдала себя. — И что это значит?
— Можешь возвращаться в свой терем или идти, куда угодно. Я отпускаю тебя.
Уголок рта дернулся, Ольга немедленно отпустила его руку, огляделась по сторонам, словно пытаясь что-то найти.
— Я открою для тебя врата, — пообещал Горан.
— Не утруждайся. Дворец покажет дорогу, тем более, сначала я… — она не договорила, шагнула в сторону и пропала.
Тень в самом темном углу на мгновение стала гуще. Горану почудилось, будто он услышал нечто нелицеприятное в свой адрес, но лишь отвернулся к окну. За ним был звездный день, а Кощей, если так уж хочет побеседовать, пусть дождется ночи.
Ольга
Ухолить, куда глаза глядят — дело неблагодарное, можно и умереть по дороге. Ольге, впрочем, было уже все равно. Она шла через тьму и туман к самому сильному существу этого мира и вряд ли могла сбиться с пути. Однако же оказалась вовсе не там, где рассчитывала.
Промозглый ветер толкнул в грудь, мысы застыли над пустотой, зато пятки уверенно стояли на скале. Ветер снова ударил — будто старался отшвырнуть от края пропасти, дна которой не получилось бы разглядеть. «Если долго смотреть в бездну, то и она начнет вглядываться в тебя», — всем известно это старое, как мир, утверждение, но только чаровникам открыта его практическая суть. Хочешь поговорить с тем, кто во тьме скрывается, — иди и говори.
Сколько Ольга так простояла неизвестно. Она словно спала с открытыми глазами. Внутри было даже не горько или плохо, а пусто. Жаль, саму себя упрекать не получалось: она ведь догадывалась, чувствовала, знала наверняка, что именно так и будет. Все и всегда движется по спирали. Каждый получает свою расплату. Когда-то она обманула чужое доверие, теперь — ее. Стоило открыться, согласиться и… получить кинжал в сердце.
Задумывал ли Горан так отомстить? Само ли у него вышло?
По делам — расплата. За предательство лишь другим предательством отплатить и можно.
Наверное.
Злиться не хотелось: на кого и зачем? На себя разве… да только лучше уж так, чем развязку оттягивать на лета и зимы. Змию никогда не понять человека, как и наоборот — с этим остается лишь смириться.
— Не совсем так, вернее, все иначе, — прошептали на ухо, и Ольга от неожиданности чуть не сиганула в пропасть.
Ветер вовремя отшвырнул ее назад.
— Я что же? Вслух проговорила?..
— Не совсем так, вернее, все иначе, — повторил голос: красивый, певучий, незлой. — Отойди, пожалуйста.
Ольга сделала шаг назад. Смотреть в пропасть более не требовалось: ее хозяин был рядом.
— Еще.
«И зачем его такого бояться?» — нехотя подумала Ольга. Нехотя лишь потому, что думать откровенно не желала. Ей бы сейчас застыть мошкой в янтаре: себя забыть, и ни о чем ином не думать. Да только кто ж позволит?
— Действительно, — Кощей хмыкнул. — Не позволю. И… уж коли бояться, то точно не тебе. Ну? Чего ждешь? Отступи уже от края окончательно, чтобы я не тревожился почем зря.
Пришлось повиноваться: такому не откажешь. Еще три шага. И три по трое. Только тогда страх явился, и Ольга постаралась как можно скорее усмирить взбесившееся сердце и перестать думать о том, сколь долго летела бы вниз, прежде чем разбиться и не оставить от себя даже мокрого места.
— Умница.
Кощей тихо вздохнул, исчез из-за спины, тотчас тьма сгустилась на краю пропасти, заметалась черным вихрем, полным ярких искорок, ветвистые молнии трижды о скалу ударили — невероятно красиво! — а затем Кощей появился уже во всей своей красе. Высокий, статный, только худой очень. Глаза яростной сталью полыхают, однако огонь этот вовсе не на Ольгу направлен, иначе сгорела бы быстрее бересты, сунутой в огонь. Красив, желанен. Ни одна не устоит. Может и Ольга в конце концов уступила бы, да только Горан слишком глубоко в сердце засел — разве лишь выдрать с мясом и кровью. Проще само сердце из груди вынуть и растоптать.
— А от меня мать отреклась, — зачем-то сказала Ольга. Голос прозвучал безжизненно.
— К лучшему, — отмахнулся Кощей, — да ты и сама так считаешь.
— Считаю, — согласилась-откликнулась-повторила Ольга.
— Наверное, хотела спросить о чем-то? Не каждый нашел бы меня здесь: у пропасти.
Еще недавно сильно хотела Ольга вызнать у него все о себе. Не сомневалась — знает. А сейчас решила не спрашивать. Все случившееся — случилось. Стоит ли ворошить прошлое?
— Да нет, — прошептала Ольга, откашлялась и проговорила уже нормально. — Хотела лично принести благодарность за помощь.
— М?.. — кажется, Кощей выказал удивление, хотя Ольга, разумеется, не собиралась ошибаться по этому поводу.
«Он столько на свете живет, что представить боязно, — подумала она. — И здесь я такая явилась-не запылилась, удивила царя Нави».
— Давно, очень давно живу, Ольга, — ответил на ее мысли Кощей, — а удивляться не разучился. Вероятно, лишь потому и жив до сих пор.
Он щелкнул пальцами: длинными узловатыми и худыми, безупречными, как и сам. Исчезли скалы, туман и облака, тьма и бездна бездонная, возник же зал огромный зеркальный. То ли Кощей перенес и себя, и Ольгу так, что она не заметила, то ли и не было здесь никогда пропасти — почудилась.
— Конечно, почудилась, — сказал Кощей. — Ты ведь по грезам путь сокращала.
— Я не умею по грезам
