– Выходит, ты был у нее на ферме? – спросил преподобный Картер. – Зачем же?
– Вокруг демоны шастают, а вы о пустяках беспокоитесь? – не скрывая насмешки, парировал Уоллес. – С чего бы это? С чего бы вам за нее заступаться?
«Ну вот, началось, – подумал преподобный. – Началось, как по писаному. Еще немного, и все вокруг примутся друг в дружку пальцами тыкать».
– Дабы во всем разобраться по справедливости, мне нужно знать все обстоятельства дела. Ты, как известно, с Абитой в давней вражде.
– То есть, вы смеете утверждать, будто мной движет не простое желание уберечь собственных детей и соседей от руки Дьявола?
– Мне слишком хорошо известна серьезность твоих обвинений. Вот потому-то мы и должны действовать с осмотрительностью. Чего может стоить ошибка в таком разбирательстве, знает каждый.
– Прокляла она Уоллеса, как пить дать, прокляла, – подал голос Ансель. – После этого пчелы напали на него самым противоестественным образом. Как одержимые… одержимые ее колдовством. Отчего ни меня, ни Исаака, стоявших рядом с Уоллесом, ни одна пчела не ужалила, если дело не в ведовстве?
Собравшиеся встревоженно загудели. Некоторые судорожно прижали к груди прихваченные с собой Библии. Поднявшаяся суматоха привлекала во двор все новых и новых зевак. Толпа у крыльца росла с каждой минутой.
Вскоре к крыльцу протолкался вооруженный пикой шериф в сопровождении уполномоченного Харлоу.
– Что у вас тут, преподобный? – спросил Питкин. – По какому поводу шум?
Собравшиеся снова заговорили – разом, наперебой.
Шериф громко застучал древком пики о ступени крыльца. Мало-помалу толпа умолкла.
– Ваше преподобие, что произошло?
– Да вот, Уоллес явился ко мне с обвинениями против…
– Против Абиты Уильямс! – перебил его Уоллес. – Ведьмы, застигнутой за богопротивной волшбой!
Шериф повернулся к Уоллесу, смерил его жестким взглядом. Похоже, он был готов как следует отчитать грубияна за неучтивость, однако, увидев его вздувшееся лицо, невольно вздрогнул, поморщился.
– Где это тебя угораздило?
– Так я же и говорю! Абита занимается темной волшбой, и…
– И мы должны поверить тебе на слово? – хмыкнул Питкин. – Когда все здесь прекрасно знают, что у тебя на нее зуб?
– У меня свидетели есть! Доказательства! Вот, послушай-ка, – заговорил Уоллес, вытащив из толпы дочь. – Покажи им, Черити.
Изрядно испуганной, Черити явно было крайне не по себе.
– Не бойся, девочка, – подбодрил ее Ансель. – Здесь Абита тебе не страшна. Сюда она не дотянется.
Черити протянула ему свернутую салфетку, а Ансель, развернув ее, поднял над головой, чтоб все могли разглядеть, пучок засушенных розовых лепестков, перевязанных тонкой бечевкой.
– Вот! Тоже ее нечистое ведовство! – воскликнул Уоллес. – Рассказывай, Черити!
– Да, это Абита… Абита для меня сделала. Сказала: если всегда носить эту штучку на шее… Сесил меня непременно полюбит. Но когда отец вернулся домой страшно сердитым и начал рассказывать об Абите дурное… она…
В глазах Черити заблестели слезы.
– Она так меня обожгла, что пришлось сорвать ее с шеи!
В толпе заахали, испуганно заозирались вокруг, и преподобный Картер понял, что семена подозрений дали первые всходы: за снадобьями и амулетами к Абите обращались многие саттонцы.
– Понятно, – сказал шериф Питкин. – Пожалуй, надо бы…
За спиной Уоллеса раздался крик. Толпа раздалась в стороны, и преподобный увидел посреди двора юную Мэри Диббл, судорожно хлопающую ладонями по карману собственного передника.
– Жжет! Жжет! – закричала Мэри. – Уберите… уберите его!
Швырнув сорванный передник оземь, она шарахнулась прочь так поспешно, что едва не рухнула с ног. Толпа вокруг нее раздалась еще шире; все до единого уставились на передник так, словно в нем полным-полно пауков.
– В чем дело, дитя мое? – спросила мать Мэри, Гуди Диббл.
– Амулет… там, в кармане! Абита дала. Обещала, будто он женихов кучу приманит… но я же не знала, что это нечистое колдовство, не знала, клянусь! Она ласковыми речами меня заморочила!
Опустившись на корточки, Ансель с опаской сунул руку в карман передника, вынул из него высушенную розу, обмотанную алой пряжей, и положил ее рядом, чтоб все вокруг могли видеть.
Взглянув в глаза шерифа, преподобный Картер понял: Питкин не знает, как быть.
– Пожалуйста, не наказывайте меня! – рыдала Мэри. – Прошу, не наказывайте! Я Абитой была околдована, Господом Богом клянусь!
– Не бойся, – ободрил ее Ансель. – Дело ясное: просто твоя чистая плоть отторгает черное колдовство. Теперь-то ведьма изобличена, и волшба ее очевидна любому, кто невинен душой и праведен перед Господом.
– Жжется! Жалит, как шершень! – завизжала Джейн Фостер, вцепившись в шнурок на шее, выдернув из-за ворота ладанку и швырнув ее наземь, рядом с передником.
В тот же миг над толпой зазвенели испуганные крики Ребекки и прислуги Данфортов, Хелен. Ребекка сорвала с запястья браслет, сплетенный из петушиных перьев, а Хелен поспешно извлекла из-за ворота еще одну ладанку, и обе вещицы тоже полетели на землю, к переднику Мэри.
Толпа отступила от кучки амулетов еще дальше.
Шериф обвел девиц пристальным взглядом.
– И это все тоже получено от Абиты?
Все трое решительно кивнули.
– А еще она меня обманула! – заголосила Черити, шагнув к крыльцу. – Лживые разговоры со мной вела! Сулила любовь, обожание, чтоб с пути истинного меня сбить! Но теперь-то, когда ее чары развеяны, я все вижу, все понимаю!
– И я тоже! – подхватила Хелен.
– И я, и я! – взвизгнула Джейн.
– Руки Дьявола убраны с моих глаз! – во весь голос кричала Черити. – Отрекаюсь от нее! Отрекаюсь от ведьмы и всей ее чертовщины!
– Отрекаюсь от ведьмы! – вторила ей Хелен.
– Отрекаюсь от ведьмы! – крикнула Мэри.
– Отрекаюсь от ведьмы! – крикнула и Ребекка.
– И я, и я отрекаюсь от ведьмы и всех ее дьявольских дел! – завопила Джейн.
Уоллес вновь повернулся к преподобному Картеру.
– Ну, ваше преподобие, что вы намерены делать? – во всеуслышанье спросил он.
Преподобный был твердо уверен, что все это представление самим Уоллесом и подстроено, но хоть какого-то выхода, хоть какой-то возможности призвать его к ответу, сколько бы ни раздумывал, не находил. Нет, теперь Абите уже ничем не помочь… разве что попытаться спасти ее от зверского самосуда. Саттон не Хартфорд, власть закона здесь не слишком прочна; здесь, как и в прочих небольших деревнях, предпочитают вершить суд самостоятельно, без проволочек, и зачастую – с жестокостью истинных варваров.
