Он был так непробиваемо уверен, что я проживу еще неделю.Кто я такая, чтобы спорить?
— Я тебя чую… — Голос у меня стал резким отудивления. — Я себя чую у тебя на коже. Я все чую. Господи, сколько же вэтом номере запахов!
Из всего этого множества запахов, которые просто усилились,один был совсем новым. Кости не раз шутил, что нос у меня — только для красоты,поскольку он в числе немногого другого оставался чисто человеческим. Я никогдане подозревала, как много говорят запахи. Я могла бы сейчас ослепнуть иоглохнуть, и все равно по одним запахам знала бы, что происходит вокруг.
— Я и не сознавала, насколько вы другие. И как тебеудается не падать в обморок, заходя в общественный туалет? — Забавно, чтотолько не приходит в голову в самые неподходящие моменты!
Кости улыбнулся и легонько поцеловал меня:
— Сила воли, милая.
— Так вот оно каково — быть вампиром? — Это былвопрос.
Это было… хорошо. Превосходно. Это пугало меня до черта.
— Ты сейчас приняла примерно две пинты двухсотлетнегоносферату. Двести сорок лет выдержки. Ты как будто прицепилась к моей силе, такчто в каком-то смысле — да, так и есть. Расскажешь, как себя чувствуешь?
Ох… Я самой себе-то не позволяла об этом задумываться.Слишком уж мне понравилось. Я боялась, что наработаю пристрастие, как кнаркотику.
Он прочел что-то у меня в глазах и понял, что ответа недождется. Тогда он просто поцеловал меня покрепче, и я замычала от удивления.Даже вкус поцелуя стал острее.
После поцелуя он устремил на меня немигающий взор:
— Когда придет время… с чем бы мы ни столкнулись, тыдолжна высвободить все, что в тебе есть. Не удерживай ничего. В тебе есть сила,и я хочу, чтобы ты использовала ее целиком. Отдайся ярости, позволь ей питатьтебя. Убивай всякого, вампира или человека, если он стоит у тебя на пути. Тыдолжна спасти свою маму. Запомни, всякий, кто окажется там не в цепях, —сообщник Хеннесси.
— Я готова. — Мысленно я зашвырнула свою совесть всамый темный глубокий колодец.
Потом выужу. Если будет потом.
Кости вскочил с изяществом и легкостью, свойственной тольконеумершим. А теперь еще и мне. Его кровь струилась в моих жилах, и я почти неотставала от него в подвижности. Он размял суставы пальцев, повертел головой,растягивая позвоночник, и его карие глаза отразили изумрудный свет,разгоравшийся в моих глазах.
— Тогда пошли, перебьем их всех.
23
Ножи и колья я засунула в голенища и прикрепила вдоль бедер.За поясом было и другое смертоубийственное добро. Мы ехали на встречу сХеннесси — к тому самому месту, где пытались его убить и где он потом оставилФранческу. Так объяснялась первая часть загадочной записки. С этого места онимогли убедиться, что мы не привели помощи, и двинуться дальше — туда, гдедержали мою мать. Кости не старался скрыть мой арсенал. Поскольку Хеннесси иего подручные не верят, что я умею им пользоваться, моя серебряная артиллерияих только позабавит. Сам Кости ничего не взял — все равно отобрали бы. Его планбыл ужасающе прост — пусть они проведут нас в здание, где держат мою мать, акогда обман обнаружится, когда они откажутся ее отпустить, мне предстояловзорваться.
— А если они всадят в тебя кол, как толькоувидят? — У меня свело желудок от одной мысли. — Боже мой, Кости,тебе нельзя так рисковать.
Он устало мотнул головой:
— Только не Хеннесси. Ему захочется растянуть это нанеделю-другую. Я же говорил, быстрые милосердные убийства — не в его стиле.Особенно если кто-то доставил ему уйму неприятностей. Нет, он захочет услышать,как я молю о пощаде. Время будет.
Он с таким ошеломляющим спокойствием упомянул о предстоящихему пытках и смерти… Меня это волновало гораздо сильнее. Впрочем, тутсказывалась его обычная практичность. Наш план либо сработает, либо нет,запасного все равно не существует.
— Кости… — Я стиснула его руку, и мой взглядвыкрикнул все, что некогда было высказывать словами.
Он ответил на пожатие и улыбнулся знакомой беспечнойулыбкой. Мы уже подъезжали к назначенному месту. Он склонился ко мне ипрошептал, пока нас еще не могли подслушать:
— Дай им учуять твой страх. Это их убаюкает. Непроявляй силы, пока не придет время.
Ну, с этим заданием я точно могла справиться. Даже мойсобственный нос ловил исходящий от меня запах страха. Сладкий, с гнильцой, какот перезревших фруктов. Поддаться страху ради большего эффекта? Еще тарелочкавони, кушать подано!
Четыре тяжелых джипа ждали в темноте на обочине. Все огнипогашены. Едва наша машина остановилась, нас окружила шестерка вампиров. Онисловно материализовались из пустоты, но я перевела дыхание, заметив, что ихдвижения уже не кажутся мне неуловимо быстрыми. «Да здравствует кровь иКости! — с иронией подумала я. — Аминь!»
— Значит, явился все-таки.
Один из них стоял у окна, и Кости, опустив стекло, взглянулна говорящего:
— Кого я вижу! Привет, Винсент.
Я заморгала, услышав его скучающий голос. Мне бы никогда неизобразить такого равнодушия.
— Зови меня Гасилой, — усмехнулся Винсент.
Сукин сын! Так это он — исполнитель в банде Хеннесси. Онделает грязную работу, до которой сам Хеннесси не опускается. Гасила с виду былеще моложе меня — мальчишеское лицо и каштановые волосы. Господи, да он еще иконопатый! Ему как раз к лицу пришлась бы форма бойскаута!
— Удивляюсь, что ты и ее притащил, — продолжалГасила.
— Сама навязалась. Хотела увидеть мамочку, и отговоритья не сумел. — И снова мне стало не по себе от его бесстрастного тона.
Гасила оглядел меня с головы до ног, и я старательно открылавсе поры, позволив тревоге просочиться наружу. Он улыбнулся шире, открылторчавшие за губой клыки.
— У тебя симпатичные родственники, Кэтрин. Извини забабушку с дедушкой. Знаю, что невежливо уходить сразу после еды, но я оченьспешил.
С огромным усилием я проглотила гнев. Нельзя было допустить,чтобы они увидели, как светятся мои глаза. Слава богу, я много лет училасьвладеть собой. Этот сукин сын думал, что шутки над смертью моих родныхобойдутся ему так дешево? А я в ту самую минуту твердо решила, что если и умру,то его прихвачу с собой.
— Где моя мать? — В моем голосе не было спокойнойленцы, одна чистая ненависть.
Он наверняка этого и ждал.
— У нас.
Еще один, приблизившись к Гасиле, доложил, что слежки незамечено, после чего Гасила снова повернулся к Кости.
— Ну, едем. Надеюсь, ты от нас не отстанешь?
