и грудью.
«Она меня разглядывает, как зоотехник племенного быка на ферме», — подумал Арсен с явной насмешкой.
— А знаешь, для скульптора ты был бы счастливой находкой, — неожиданно переходя на «ты», сказала Сима. — Сколько тебе лет?
— Двадцать семь. А зачем вам это?
— С тебя можно лепить молодого античного бога. Женщины, наверное, балдеют, когда видят тебя обнаженным. У тебя их много было? Признайся!
— Вы о чем?
— О женщинах.
— Это было давно и неправда, — проворчал Арсен.
— А сейчас?
Арсен понял: этой не скажешь, что, кроме жены, ни одной, — засмеет. Он ответил с напускной грубоватостью, скрывая смущение парня, выросшего в горной деревушке, где имелась своя, строго определенная шкала человеческих добродетелей.
— Не знаю, не считал.
— Даже так! — усмехнулась Сима. — Вот почему позавчера сидел ты здесь в одиночестве. Выбирал очередную жертву? А может, ты охотник до малины? Из тех, кто вечно ошивается на пляжах?
Это была не очень тонкая лесть.
— Угадала, — парировал Арсен, тоже переходя на «ты».
Сима улыбнулась и стала раздеваться. Делала она это с ленивой медлительностью, но не настолько, чтобы нарочитость бросилась в глаза. Сегодня она была в другом купальнике, белом, прикрывавшем только груди и бедра. Особенно долго она возилась с волосами, заправляя их под резиновую шапочку, так что Арсен поймал себя на том, что слишком уж самозабвенно глазеет на ее поднятые руки, на еще не тронутую загаром нежную белую кожу вокруг подмышечных впадин.
Когда вошли в воду, Сима взяла его за руку, сказав, что в первые минуты в воде она чувствует себя неустойчиво и боится упасть.
— Ты только далеко не уходи от меня, я неважно плаваю, — попросила она, когда они уже были по грудь в воде.
Вскоре, впрочем, выяснилось, что она держится на воде не так уж и плохо. То вдруг, нырнув, она хватала Арсена за ноги, пытаясь затащить на дно, то надолго исчезала, так что ему приходилось растерянно озираться по сторонам, а потом неожиданно возникала перед ним, как призрак, сотворенный морем. Скованность Арсена прошла, он вошел во вкус игры. Он гнался за Симой, она с притворным испугом уплывала от него, но в какой-то момент внезапно, как бы обессилев от этой гонки, замедляла ход, а когда Арсен пытался схватить ее, она змеей выскальзывала из его рук и уходила. И вот, словно не успев вывернуться, она оказалась в объятиях Арсена. В первое мгновение, растерявшись, он хотел было оттолкнуть ее, но Сима вдруг обвила руками его шею, притянула к себе и впилась холодными от воды, влажными губами в его губы. Арсен провел пальцами по ее спине и почувствовал, как ее тело тяжелеет, обмякая под его руками. Но мгновение спустя она, с силой оттолкнув его, выкрикнула хриплым, срывающимся голосом:
— Так и утонуть можно… Ты невозможен. Я хочу домой…
Они вышли из воды, молча оделись.
— Ты меня проводишь?
Арсен кивнул, и они пошли вместе.
— Ну вот, мы и дома, — констатировала Сима, когда они зашли в квартиру. — Здесь я и живу. Проходи, устраивайся. Я быстренько переоденусь. — Она прошла то ли в кухню, то ли в ванную. Арсен сел на софу, осмотрелся.
Это была двухкомнатная квартира на втором этаже нового пятиэтажного дома на противоположном от моря конце поселка. Комнаты были обставлены скромно, но опрятно. Чувствовалось, что здесь живут люди, довольствующиеся обычной средней зарплатой. Простенькая недорогая мебель была расставлена так, что не создавала тесноты в небольших комнатах, поэтому широкая софа, пожалуй, единственная в доме более или менее дорогая вещь, на первый взгляд, казалась здесь, в гостиной, совершенно неуместной. Но она тут, похоже, была необходима, так как маленькая комната, обычно отводимая под супружескую спальню, полностью была отдана ребенку. Там стояла его кровать, возле окна небольшой письменный столик, имелись самодельная шведская стенка, две полки с книжками и школьными принадлежностями, возле них, на самодельной же подставке, лежали две пары детских гантелей, эспандер с двумя пружинками, чтобы им было под силу пользоваться восьмилетнему мальчику, на стене между двумя небольшими картинами в простеньких самодельных рамках (мальчик, видно, бредил морем), висела в чехле маленькая то ли скрипка, то ли гитара.
Арсену вдруг захотелось уйти из этого дома. Но странное ватное оцепенение приковало его к софе, он не мог пересилить себя, чтобы встать.
В комнату вошла Сима в кремовом длинном пеньюаре, в котором она казалась больше голой, чем если бы была совсем не одета. Она несла в руках поднос с небольшой баночкой черной икры, початой бутылкой дорогого коньяка, тарелкой с маленькими ломтиками хлеба, пачкой сигарет «Кэмэл» и изящной японской зажигалкой.
— Ну вот и я! — оживленно сообщила Сима. Она поставила поднос на небольшой столик, придвинула его к Арсену, затем забралась с ногами на софу и села, привалившись к нему плечом. От нее, едва уловимо, исходил тонкий аромат духов, временами перебиваемый запахом женского тела, возбужденного горячим душем и наэлектризованного присутствием молодого мужчины.
— Разлей коньяк, — прощебетала Сима, — сегодня я хочу пить, хотя, правда, толком не умею. Я быстро пьянею. А ты?
Оцепенение Арсена прошло. Он встал и, чувствуя, что делает нечто такое, что со стороны может выглядеть смешным или глупым, прикрыл дверь в комнату мальчика.
— Зачем? Там же никого нет, — удивленно спросила Сима.
Арсен вернулся, сел, разлил коньяк по рюмкам.
— Что ж, пить так пить!..
Одним глотком выпив свой коньяк и не дав Симе дотронуться до своей рюмки, он деловито обнял ее и, чувствуя внутри странный, непривычный холод, запрокинув ей голову, прижался к губам.
Потом он лежал под прохладной чистой простыней и курил.
Она же, в пеньюаре, накинутом на плечи и только символически прикрывающем ее наготу, от которой она, впрочем, не чувствовала неловкости, сидела, прислонившись спиной к коврику на стене, подобрав ноги под себя, и мелкими глотками, смакуя, попивала коньяк.
— Ты чем-то недоволен? — спросила Сима после очередного глотка. — У тебя мрачный вид.
Он не ответил. И ее поза, и этот коньяк мелкими глотками, и сам вопрос показались Арсену знакомыми, где-то уже увиденными им. «В кино, что ли?» — вяло поворошил он память, но не вспомнил.
— Дай мне тоже сигарету.
Арсен не любил, когда женщина курила, но тут ему было все равно. Он достал из пачки сигарету.
— Прикури от своей, — почти приказала Сима.
Он прикурил и небрежно сунул ей в рот.
— Ты не хочешь мне отвечать?
— Что отвечать?
— Отчего ты вдруг помрачнел? Может, я что-то не то сделала? Тебе со мной было плохо? — допытывалась она, стряхивая пепел в пустую рюмку (это тоже показалось Арсену уже где-то
