и громко произнёс:
— Воня, красавица! Что же ты молчишь! Обнову следует обмыть!
— Сейчас, — засуетилась хозяйка и, перешагивая старые коробки, бросилась к полке у оконной стены.
Через несколько секунд на комоде образовался натюрморт из тёмной бутылки и пустого стакана.
— Наливай, не томи, лысый глаз! — просипел небритый.
— Первому — Мякушке, — объявила хозяйка и наполовину наполнила стакан светло-коричневой жидкостью.
— Пей, Мякушка, за обновку мою! — добавила хозяйка, подвинув стакан Мяку.
Небритый недовольно хмыкнул и, отвернувшись от присутствующих, пробубнил:
— Везёт дуракам, лысый глаз!
— Прошу при мне не выражаться! — возмутилась хозяйка и, не спуская глаз с Мяка, расплылась в благостной улыбке. — Мякушка, пей, не стесняйся, — ласково произнесла она и машинально поправила всклокоченные волосы.
Мяк, глядя на стакан, насупился, тяжело вздохнул и нехотя потянулся рукой к предлагаемому напитку. Давно не мытое стекло и жидкость внутри стакана не вызывали у Мяка положительных эмоций. Он хотел что-то сказать по этому поводу, но его опередил небритый:
— Мяк, ну не тяни ты, лысый глаз! Видишь, как млеет от тебя Воня? Удовлетвори хозяйку!
Мяк ещё раз тяжко вздохнул, словно собирался объявить нечто печальное и грустное, и, закрыв глаза, в несколько больших глотков опустошил стакан.
— Ну ты, Мяк, молодец, лысый глаз! — довольно просипел небритый и вожделенно уставился на пустой стакан.
— Сейчас, — недовольно произнесла хозяйка и, заметив нетерпеливый взгляд небритого, повелительно добавила: — Но тебе придётся отработать.
— Опять! — громко возразил небритый. — Опять ты за своё! Я же говорил, что зимой сыро и инструмент этого не любит, лысый глаз!
— У меня тепло, сегодня я топила, — обиженно ответила хозяйка. — Мяк, скажи, что у меня тепло.
Мяк, восстанавливаясь после крепкой жидкости, ответил:
— Да, тепло. Теплее, чем там, — и он махнул рукой в сторону двери.
— Вот видишь, Мякушка говорит, что теплее, — произнесла хозяйка и застыла в ожидании ответа небритого.
Небритый угрюмо посмотрел на пустой стакан, с шумом выдохнул из себя воздух и объявил:
— Тогда, лысый глаз, я уйду. Мне тут с вами делать нечего. Подлецы вы все! Нет в вас участия, лысый глаз! А у кого нет участия — у того душа дырявая, пустоты много. Дурью пустоты не заполнить. Дурь — она и есть дурь, лысый глаз!
Небритый безнадёжно махнул рукой и двинулся к выходу.
Мяк нерешительно повертел головой, тихо пробубнил: «Я тоже пойду» и повернулся в сторону небритого.
— Стойте, стойте! — засуетилась хозяйка. — Мякушка, останови его! Надо же допить… И играть не надо — пусть будет без музыки.
Небритый остановился и, не оборачиваясь, просипел:
— Приставать не будешь, лысый глаз?
— Не буду, не буду, — подтвердила хозяйка и наполнила стакан следующей порцией жидкости. — Выпей за меня, — добавила она. — За меня и мой халатик.
Компания вновь сосредоточилась у комода. Небритый неторопливо, мелкими глотками выпил содержимое стакана и аккуратно поставил его на место. Хозяйка налила себе и с удовольствием выпила.
— Ну, как мой халатик? — спросила она гостей.
Мяк равнодушно взглянул на разноцветное одеяние хозяйки и ответил:
— Цветастый.
— Ага, цветастый, — согласилась хозяйка и ещё раз повертелась перед гостями.
— Сзади дырка, — просипел небритый. — А говоришь, что новьё. Я Мусью знаю — он новьё достать не может.
Хозяйка перестала крутиться и весело ответила:
— Для меня новьё, а ты как хочешь, лысый глаз!
За окном просветлело; поверх старого хламья, которым был завален подоконник, проступило бледно-серое небо. Наступал новый зимний день. Мяк, разогретый от принятой внутрь жидкости, совсем расслабился, привстав, облокотился о столешницу комода и мечтательно посмотрел в окно, а может быть, куда-то ещё дальше, где было тепло и светло и не надо было кутаться в тёплые одежды и ночью бродить по городу в поисках провианта и прочих необходимостей для свободного, не зависимого ни от кого существования.
Прошлой ночью он был на вокзале, покрутился около ларьков, хотел было устроиться у входа в кафе, даже успел получить в лежащую у ног коробочку бумажную иностранную деньгу, но незнакомый дежурный прогнал его, а посему вся его рабочая ночь не сложилась. Добычи, кроме этой деньги, не было — настроение у Мяка наблюдалось соответствующее тёмной ночи, предвещавшей слякотное утро.
«Вот оно и наступило», — подумал Мяк. Глаза его слипались и тихая дрёма навалилась на него.
— Спит стоя, как лошадь, — просипел небритый. — Тяжко ему с нами.
— Пусть спит, — прошептала хозяйка. — Я могу вас обоих уложить вот там. — И она указала рукой на старый диван в углу. — А я уж как-нибудь на полу.
— Как-нибудь и мы можем, — просипел небритый и взглянул на тёмную бутылку.
— Всё кончилось, — прошептала хозяйка. — Фанфарик кончился.
Небритый в знак согласия кивнул и произнёс:
— А всё-таки подлец Мяк — явился без фанфарика, лысый глаз! — Э, Мяк, пойдём спать, слышишь, Мяк? — просипел небритый и тронул соседа за плечо. Фанфарик кончился, — произнёс он, когда Мяк открыл глаза.
В комнате хозяйки пахло пылью и ещё чем-то давно залежалым, и только свечной аромат нарушал эту мрачную обстановку.
— Я погашу свечу, уже светло, — тихо сказала хозяйка.
— Ну, я пошёл, — ответил Мяк.
— Иди, — согласился небритый.
— Как «иди», как «иди»? — всполошилась хозяйка. — Куда же ты? — Она бросилась к дивану, выровняла подушки и заявила: — Здесь же хорошо. Мягко.
— Пойду в либерторию, — ответил Мяк.
— Он опять бредит, опять «либертория»! — всплеснула руками хозяйка.
— Пусть идёт, лысый глаз! — просипел небритый. — Это у него свобода так называется.
— Какая такая свобода? — возмутилась хозяйка. — А тут что у меня — тюрьма, что ли?
Небритый оглядел владения хозяйки и ответил:
— А здесь у тебя хлам один. Если б не фанфарик, так делать в твоём хламе нечего.
— Хлам один! — заверещала хозяйка. — Так и убирайся, лысый глаз, и балалайку свою забирай! Нечего в чужом хламе свои вещи держать!
Хозяйка открыла комод, извлекла из ящика скрипку и бросила её на столешницу.
— А где футляр? — теперь возмутился небритый. — Где футляр? — повторил он, надрывая связки. Его сильный голос с хрипом, переходящим в свистящее шипение, заполнил комнатку хозяйки.
— Фу ты, ну ты, лысый глаз, ему ещё и футляр подавай! — закричала хозяйка. — Как фанфарик — так давай! А как балалайку свою забирать — так нет! Я её сейчас выкину на двор! Там и держи её.
Хозяйка схватила скрипку и, запинаясь за хламьё, разбросанное на полу, устремилась к окну.
— Вонька, не сметь! — заорал небритый. В горле у него что-то заклокотало, он натужно закашлялся, схватился за бутылку, и тут Мяк понял, что надобно нечто предпринять для мирного разрешения конфликта.
— Воня, я останусь у тебя, успокойся, — громко произнёс он.
Хозяйка, не оборачиваясь, остановилась и тихо спросила:
— Мякушка, а
