Влад Стифин
Играл на флейте гармонист
Предисловие от автора
Конец лета. Вот-вот наступит осень, сначала яркая, может быть и теплая, постепенно переходящая в слякоть, сумрак и холод. Но сейчас, сегодня пока еще конец лета, когда весна с великими планами на будущее уже давно ушла в историю, когда грандиозные задумки, прожекты, радостные ожидания предстоящих счастливых летних дней уже сбылись или пробежали, промелькнули мимо.
Солнце прогревает перезрелую парковую зелень. В темных аллеях прохладно и чуть сыро после туманной ночи. Но на солнышке, на открытых полянах еще тепло, а в середине дня даже жарко. Утки в прудах дородные, жирные после щедрого лета, наверное, знают, когда им улетать на зимовку, но по их безмятежному поведению понятно, что это время еще далеко. Редкие посетители старинного парка дышат свежим воздухом, отдыхают от городской суеты, можно даже сказать, наслаждаются этим великолепием, созданным природой и человеком. Пейзажный парк с дворцом в центре, на холме красив своим удачным, бережным вторжением архитекторов и садовников в природный беспорядок. Наблюдателю, даже далекому от садово-паркового искусства позапрошлого века, это благолепие внушает спокойствие и оптимистичные мысли о существовании где-то, может быть и не здесь, счастья, покоя и свободы. И приходят в голову фантастичные мысли и идеи о добре, о смысле жизни и радостная грустинка витает вокруг: «Мол, я-то здесь жив и могу наслаждаться этим существованием сейчас».
Подбежала ничья собака, черный крупный пес с признаками какой-то породистой родословной. Пес, умный, догадался, что у этих посетителей, наверное, есть еда именно для него, раз они сидят на скамейке и что-то жуют с аппетитным запахом. Пес получил свои бутерброды и удалился, не выразив никакой благодарности за угощение.
— Эка псина, поняла, что у нас больше ничего нет, и ушла промышлять по аллеям дальше, — заметил один из гуляющих.
— Соображает животное. Сейчас-то ему благодать, тепло и подкормиться есть чем, а зима придет, холодно и голодно станет, — продолжил разговор другой.
— Умный пес найдет себе место, где перезимовать, — послышалось в ответ.
Разговор о собаке прекратился, наверное, каждый подумал, что скоро зима и это предосеннее великолепие быстро закончится. Солнечные лучики пробивались через еще плотную летнюю листву, и грусть ожидания холодов развеялась сама собой. Кое-где уже проступили желтенькие пятнышки отдельных листиков, но это еле уловимое напоминание осени почти не привлекало внимание. Кто-то заметил:
— Три дня до осени осталось.
Его машинально продолжили:
— Уже мелькает желтый лист.
— А что? Может получиться стихотворение, — вслух размышлял самый старый из говоривших:
— Три дня до осени осталось,
Уже мелькает желтый лист —
Так лето с нами попрощалось.
Играл на флейте гармонист…
Потом наступила осень, пришла зима, и как-то сами собой написались эти три повести.
Оригинальный текст оказался весьма сложным для корректировки. Автор выражает глубокую благодарность Владимиру Ивановичу Валуеву, любезно согласившемуся выполнить эту сложную работу.
Пришлый
Полифоническая повесть
Нашим внукам посвящается
Предисловие издателя
Современный читатель почти никогда не читает Предисловия, но мы, посоветовавшись с редакционной коллегией, все-таки решились на написание этого краткого, очень краткого предисловия лишь только для того, чтобы случайный читатель заинтересовался этой повестью и не бросил читать ее в самом начале.
Рукопись этой повести мы нашли совершенно случайно в архиве редакции и, судя по входным данным, принесли ее нам более пятидесяти лет тому назад. Сведений об авторе в архиве мы не обнаружили и, понадеявшись на собственное понимание содержания повести, решили изложить в предисловии, весьма сжато, основные идеи публикуемого произведения.
Понятие «Полифоническая повесть», вынесенное в название, с нашей точки зрения, означает многоголосие мнений персонажей повести и разнообразие стилей. Здесь мы видим и прозу, и стихи, и воспоминания детства главного героя, и его противоречивые сны.
Автор не дал имени главному герою, называя его в повести «Он», и это, как нам показалось, явилось символом того, что любой одаренный от природы незаурядный человек не может найти свое место в обществе, построенном на идеологическом и физическом насилии. В повести в виде снов главного героя приведены размышления о добре и зле, о правде и лжи.
На наш взгляд, пытливому читателю будет интересно проследить за приключениями героя. Кроме того, публикуемая повесть будет интересна и профессиональному историку, изучающему периоды развития и угасания тоталитарных обществ и государств.
Глава первая. Осень
На золотом крыльце сидели:
Царь, Царевич, Король, Королевич, Сапожник, Портной.
Кто ты будешь такой?…
(детская считалочка)
Он родился под шум дождя. Когда это было? Наверное, летом или осенью, но он точно знал, что это было зимой. Зимой в этой местности дожди бывают редко. Откуда он это взял? — «Родился под шум дождя». Кто это ему сказал? Он этого не знал. Он знал только одно, что родился под шум дождя. Что кроется в этом смысле? — Родиться под шум дождя. Спать под шум дождя даже приятно. Сидеть у камина под шум дождя — приятно. И приятно в тепле, в кресле смотреть в окно, а там шумит дождь, а ты читаешь умную книгу или пишешь стихи:
Три дня до осени осталось,
Уже мелькает желтый лист —
Так лето с нами попрощалось.
Играл на флейте гармонист.
А почему не на рояле?
Рояль стоял невдалеке,
Но мы тогда еще не знали —
Играть хотел он налегке.
А тот рояль — он много весит,
Попробуй, потаскай его
По парку и по прочим весям,
Вот в чем его большое зло…
Написав эти строки, он поставил многоточие и подумал:
— Странные стихи, что-то в них есть незаконченное и бессмысленное.
* * *
Старичок живенько двигался по тротуару, семеня короткими ножками. Казалось, что он торопится куда-то, по шаткости походки и часто моргающим глазам было видно, что он, двигаясь, быстро устает.
Он пристально посмотрел на старичка, на секунду встретившись с ним взглядом, подумал: — Странный старик. Устал, но торопится. Зачем это ему? Какие такие срочные дела у него могли быть? Сиди дома и наслаждайся чем-нибудь.
Старик внезапно остановился, как-то нервно задрожал, руки затряслись, маленькие глазки округлились и уставились на него:
— Что вы себе
