Глава 3
Глубже, глубже, душа моя, туда, где сердце – икровь, и жар, и последнее упокоение. Глубже в сырую землю, туда, где лежат моилюбимые… И она, мама, с темными длинными волосами, отделившимися от черепа. Еекости сдвинуты к самой стене склепа, чтобы дать место другим гробам, но в своихгрезах я располагаю их вокруг себя и представляю, что мама здесь, втемно-красном платье… И он, умерший позже отец, похороненный без галстука,потому что он терпеть не мог галстуки и я, помня об этой его ненависти, сняла снего галстук, стоя у гроба, и расстегнула отцу рубашку. Руки его не былииссохшими и выглядели как живые, словно их не тронуло тление – то ли благодаряинъекциям гробовщиков, то ли оттого, что изнутри их наполнили подземныеобитатели, которые приходят «поскорбеть», сжирают все и удаляются. И она, самаямладшая, моя красоточка, облысевшая от рака и все же прелестная, как ангелок,родившийся безволосым и идеальным Но нет, позвольте мне вернуть ей длинныезолотистые волосы, выпавшие из-за лекарств, ее волосы, которые я с такимудовольствием расчесывала щеткой, светлые, с рыжинкой… Она, самая прелестнаямаленькая девочка во всем мире, плоть от плоти моей – моя доченька, умершая такдавно. Будь Лили жива, сейчас она превратилась бы в красивую молодую женщину…
Глубже, еще глубже… Позвольте мне остаться свами – и будем лежать здесь все вместе.
Лежите с нами, с Карлом и мной. Карл ужепревратился в скелет!
И открытой стоит могила, в которой мы все такнежно и счастливо обрели друг друга. Нет слов, чтобы описать тесный союз нашихмертвых тел, наших костей, крепко прижатых друг к другу.
И я больше ни с кем не расстаюсь. Ни с мамой,ни с отцом, ни с Карлом, ни с Лили, ни с живущими, ни с мертвыми, так как мыодно целое в этой сырой и осыпающейся могиле, в нашем тайнике, этом глубокомподземном зале, где мы можем подвергнуться нашествию муравьев, сгнить иперемешаться, где кожа покрывается плесенью.
Не важно.
Так будем же вместе, не забудем ни одноголица, не забудем смеха друг друга, каким он был двадцать или сорок лет томуназад, смеха переливчатого, как музыка призрачной скрипки, неуверенной скрипки,идеальной скрипки, – нашего смеха и нашей музыки, связавшей умы и сердцанавсегда.
Мой теплый поющий дождик, пади тихо на этумягкую, уютную могилу. Что за могила без дождя? Нашего бесшумного южного дождя.
Пади нежными поцелуями, чтобы не разомкнутьтого объятия, в котором мы живем – я и они, мертвые, – как одно целое. Этарасщелина наш дом. Пусть капли превратятся в слезы, как в песне, их звук будетубаюкивать – я не позволю, чтобы что-то нарушило этот сладостный покой.Прижмись ко мне теперь, Лили. Мама, позволь мне уткнуться лицом тебе в шею…Впрочем, мы и так едины, и Карл обнимает всех нас, и отец тоже.
Ступайте сюда, цветы! Нет нужды разбрасыватьнадломленные стебли или алые лепестки. Нет нужды приносить пышные букеты,перевязанные блестящими ленточками.
Земля сама отметит эту могилу: прорастет дикойтонкой травой, кивающими головками простеньких лютиков, маргариток и маков –синих, желтых и розовых, неброских оттенков буйного, неухоженного и вечногосада.
Позвольте мне устроиться рядом с вами,позвольте полежать в ваших объятиях, позвольте уверить вас, что ни один извнешних признаков смерти ровным счетом ничего для меня не значит. Имеетзначение только любовь, с которой мы все – вы и я – жили когда-то. Иединственное место, где я сейчас хочу оказаться, это с вами, в этом медленном,сыром и мирном разложении.
То, что сознание приводит меня к этомуфинальному объятию, поистине бесценный дар! Я как никогда близка к мертвым, и вто же время я живу и сознаю это – и наслаждаюсь этим.
Пусть деревья склонят свои ветки и укроют этоместо, пусть создадут перед моими глазами плотную и густую сеть, но не зеленую,а черную, словно ветви поймали ночь, и закроют меня от последнего любопытноговзгляда. И трава вырастет высокой. И мы останемся наедине, только я и вы, те,кого я безмерно обожала и без кого я не могу жить.
Глубже. Глубже в землю. Я хочу почувствовать,как земля смыкается вокруг меня. Пусть комья запечатают наш покой. Ничегодругого мы не можем.
А теперь, оставшись с вами, я скажу: «К чертувсех, кто попытается встать между нами. Шагайте сюда, незнакомцы, поднимающиесяпо лестнице.
Ломайте замок, да, рубите древесину,вытаскивайте свои трубки и заполняйте комнату белым дымом. Не выкручивайте мнеруки: меня ведь здесь нет, я в могиле. Вы вторглись не ко мне, а к моемузастывшему злобному образу. Да, как видите, простыни чистые! Заворачивайте его,заворачивайте его потуже во множество слоев ткани – все равно это не имеет нималейшего значения. Видите, ни капли крови, никакой опасности, что вызаразитесь от него. Он умер не от открытых язв – СПИД разрушил его организм изнутри,ему было больно даже дышать. Таково действие этой страшной болезни. Так чеговам теперь бояться?
Я не с вами и не с теми, кто задает вопросы овремени, месте, крови, вменяемости и телефонных номерах, которые следуетнабрать; я не могу отвечать на вопросы тех, кто готов оказать помощь. Яукрылась в могиле. Я прижалась губами к отцовскому черепу. Я тянусь рукой ккостлявой руке матери».
«Родные мои, позвольте мне до васдотронуться!»
Я по-прежнему слышу музыку. Господи, этотодинокий скрипач прошел по высокой траве сквозь дождь и густой дым воображаемойночи, несуществующей тьмы, чтобы быть рядом со мной и сыграть свою скорбнуюпеснь, чтобы придать голос этим словам в моей голове, пока земля вокругстановится более влажной и все, что она породила, оживает, становясь всеестественнее, добрее и даже красивее.
Вся кровь из нашей темной прекрасной могилыушла, ушла навсегда, только моя осталась. И в нашем земном жилище я истекаюкровью так же естественно, как дышу. Если кому-либо зачем-либо сейчас нужнакровь, у меня ее хватит на всех.
Здесь нет места страху. Страх прошел.
Звените ключами, расставляйте чашки. Гремитекастрюлями на железной плите внизу, заполняйте ночь сиренами, если угодно.Пусть вода бежит, бежит и бежит, наливаясь в ванну. Я вас не вижу. Я вас незнаю.
Мелкой скорби никогда не проникнуть в могилу,где мы лежим. Страх ушел – как ушла молодость и вся та прежняя боль, когда намоих глазах вас предавали земле, гроб за гробом: отцовский из прекрасногодерева, материнский, внешний вид которого я уже не помню, и маленький беленькийгробик Лили. Старый джентльмен не захотел взять с нас даже мизерной платы, ведьона была просто маленькой девочкой. Нет, вся эта скорбь прошла.
Скорбь мешает слышать настоящую музыку. Скорбьне позволяет обнять кости тех, кого любишь.
Я жива, и я теперь с вами. Только сейчас яосознала, что это означает: быть всегда с вами!
