это и не видеть здесь Янику. Я очень редко бывал в этом доме без неё. Может от силы пять раз за несколько лет и не более того. За последние два месяца я побывал здесь уже больше десяти раз, но за это время я так и не привык к тому, что её здесь нет.
Мой взгляд вновь прикован в сторону озера. Ветер приятно скользит по моей коже. Меня это успокаивает. В раздумьях и воспоминаниях я потерял чувство времени. Не знаю, сколько бы я так ещё просидел, если бы не вернулась Амра.
— Вот и чай пожаловал! — тепло сказала женщина.
Она несет его на подносе. Я встаю, чтобы помочь ей. Забрал поднос из её рук я аккуратно поставил его на стол. Женщина смущённо заулыбалась. Видимо, она уже успела отвыкнуть от подобных любезностей.
Раньше в её доме почти каждый день было полно гостей, а в праздничные даты зачастую многим и присесть было некуда. Люди приходили в этот дом с огромной радостью, ведь они знали, как хороша его хозяйка, а компании здесь собираются лишь самые приятные и доброжелательные. После случившегося у неё нет желания кого-либо видеть. Повода для радости нет, а говорить с людьми о судьбе Янике — ковырять больные раны. Осталось лишь несколько человек, с которыми она готова оставаться наедине, и я точно в их числе. Это похоже на то, как я остаюсь наедине с Насса, присутствие которого рядом со мной для меня только лучшему. Не так давно я знал эту женщину, как всегда улыбающегося, открытого, гостеприимного и счастливого человека, Теперь она только и делает, что день ото дня читает в одиночестве, а в перерывах между этим занятием губит себя сладкими воспоминаниями, которые навеивают горечь и боль.
Амра разлила по чашкам ароматный чай с чабрецом. К нему она принесла свою фирменную шарлотку. Всё очень вкусно. Видимо благодаря здешнему воздуху у меня появился аппетит. Нежный, сладкий и горячий чай хорош на слегка прохладном воздухе.
— Как поживает Олеж?
Я поинтересовался об отце Яники. Я не виделся с ним уже почти месяц. Как я понял, дома его нет.
— Вроде всё хорошо, не жалуется, — ответил мне на выдохе, женщина сделала несколько глотков чая. — Наверное, хорошо притворяется.
— Понимаю, — тихо брякаю я в ответ.
— В последнее время Олеж стал намного реже бывать дома. Он с головой уходит в работу, да и помимо неё загружает себя всевозможными делами, — монотонно сказала Амра.
— Быть занятым — лучшее лекарство, — задумчиво вставляю я.
— От чего?
Этот вопрос оказался для меня абсолютно неожиданным. Я не знаю, как на него ответить.
— От странных мыслей, например, — неуверенно, но резко проронил я.
— В таком случае это не лекарство, а временное утешение, — хмуро сказала Амра. — Может и не стоит так обобщать, ведь я сужу со своей колокольни, но тем не менее.
Женщина вновь делает несколько глотков чая. Поставит чашку на стол, она сложила рядом с ней ладони, скрестив их своими бледными пальцами.
— Бесполезно это всё, Дорогой. Благо ты не слышал, как он стонет во сне, а что ещё хуже — его ночные разговоры сквозь сон, в которых он то и дело упоминает её имя.
Холодный ветер качает усохшие цветы на клумбе Амры. Видимо вера в лучший исход погибла внутри женщины вместе с этими некогда полными жизни растениями. Так всё и заканчивается, хотим мы этого или нет. Я буду последней веткой хризантемы в этом саду, которая умрет не от засухи, а от мороза. Зимние дни и ночи щедро засыплют снегом этот промерзший насквозь цветок. По весне этот снег превратиться в воду. Именно эта вода и унесет меня в те места, куда попадают все погибшие мечты, надежды и желания, какими бы сильными они не казались. Если чьи-то мечты и попадают в подобные, никому неведомые места — ответ один: они были недостаточно сильны.
Я слышал, Амра, я всё слышал. Сколько ночей я тихо спал, и вдруг, просыпаясь с мокрыми глазами, понимал, что притащил за собой из снов душевные муки, которые в доли секунды сжимают грудь в тиски и безжалостно выдавливают из тебя последние силы.
Дамба, сдерживающая всё плохое, что скопилось внутри тебя, рушится и начинается настоящий потоп, от которого нигде не скрыться. После подобных ночей я по несколько суток боялся смыкать глаз.
Всё оставшееся время мы пили чай в тишине, лишь изредка заводя разговоры о саде, и о том, как идут мои дела в городе. Я понимаю, что Амра приняла для себя факт того, что Яника уже никогда не вернётся. Возможно, это просто способ самозащиты. Надейся на лучшее — готовься к худшему.
Я так не могу. Я боюсь, что если я попробую вести себя подобным образом-то комфорт от смирения погубит веру в то, что она жива. Я сопротивляюсь этому, как могу. Я не знаю, насколько меня хватит в этом деле. Надеюсь, что до дня, когда она вернётся, мой лимит не исчерпается, а в противном случае я буду гнуть в себе эту линию до последнего вздоха, который в таких условиях может наступить намного раньше, чем мне уготовано.
— Когда ты снова заедешь, Аксей? — мы выходим на улицу. Женщина провожает меня. — Мы ведь всегда ждем тебя, помни об этом.
— Сегодня вечером я планирую быть у мамы. Не знаю, как долго я там пробуду.
— Заезжай сразу же, как только снова приедешь в город, — Амра пробежалась по мне взглядом с ног до головы. — Береги себя, родной!
— До скорой встречи, Амра. И вы тоже берегите себя, — в ответ женщина заулыбалась.
Я завожу мотоцикл и трогаюсь с места. Бросил взгляд в зеркало заднего вида, я увидел в нём Амру, которая всё отдалялась и отдалялась. У меня возникло чувство, будто это не я уезжаю от неё, а она уходит от меня, да и не только от меня. На миг мне показалось, что она разом покидает нас всех. Со столь грустной мыслью в голове я покинул дом несчастной от горя женщины. Как бы мне хотелось, чтобы наша следующая встреча состоялась уже в другом свете, но этот свет ушел вслед за исчезнувшей в ночи Яникой.
Вокруг меня поля. Приятно мчатся по такой прямой дороге, ведь она позволяет время от времени бросить взгляд на красивую осеннюю природу, которой наполнено всё открытое для взора пространство. Вдали виднеются ярко-красные полосы деревьев, разделяющие то уже вспаханные и черные, то зеленые, засаженные озимыми поля. Лишь изредка дорога совсем
