просто какой-то бедняк или попрошайка? Эта женщина обязательно накликнет на нас беду».
– Понятно… Благоустройство – вещь важная. Давненько у нас ничего не ремонтировали… Надеюсь, следующий новосёл будет рукастый и ответственный, – сказал Бражник, очередной раз прилепив свой гадкий взгляд к Серёже. От такого внимания становилось тошно. – А ночлег? Вы нашли где будете спать?
– Да вот и ходим, думаем спросить у кого-нибудь.
– А почему не в избе бабушки Жданы?! – растерянно поинтересовался Бражник, точно такой выбор был самым очевидным и желанным.
– Нам Юлия сказала, что там находиться без дела опасно, – сразу ответил Серёжа, поскольку его отец думал над словами, которые были бы менее бредовыми и глупыми.
– Юлия? Местная пьяница?
– Она сказала, что в доме покойницы спать опасно...
– Бабы… – выругался местный, многозначительно пожав плечами. – Но, если вас смущает этот факт, можете жить в другой свободной избе. Там как-то жил лесник, но его в один момент загрызли волки.
– На охоте? – спросила Вера.
– Да, волки были на охоте.
Сейчас и в лице, и в позе вместе с движениями Бражника читалось что-то дикое, что-то звериное. Он то осматривался по сторонам, то пытался принюхаться к воздуху.
– Если вам что-то пригодиться из припасов – обращайтесь. Можете не сомневаться – местные вам помогут.
– Какой тёплый приём для незнакомцев… – Гриша не понаслышке знал, что бесплатный сыр только в мышеловке.
– А как иначе? Всё для особых гостей! Ну ничего, в начале вы, может, и сыграете гордость, но голод возьмёт своё. Уж мы-то это знаем…
– А тот дом, что вы предлагаете?.. Что в нём?
– Почти всё, что мог позволить себе холостой мужчина. Но не волнуйтесь, – как зайдёте, я сразу всем сообщу о вас, и каждый принесёт по маленькому гостинцу, что б вам проще жилось! А вы, собственно, надолго?.. – Бражник хитро и резко облизал пересохшие губы. Вера тихо хихикнула, а Серёже почудилось: стоило Бражнику того захотеть, как он мог бы своим длинным языком облизать собственные глаза.
– Мы пока прикидываем. Утро вечера мудрёнее.
– Умно-умно. Тогда, дам вам последний совет на сегодня: ночью из избы ни ногой, даже в туалет, лучше сразу в ведро; двери запирайте, окна прикрывайте; на звуки снаружи внимания не обращайте; на ночь печь закрывайте, даже если там просто угли остались. Всё это очень важно! Поняли?
– Как-то много правил для такого маленького села. Это точно не исправительный лагерь?
– Это для вашей же безопасности. Вы ещё здесь ничего не видели, и на это есть причины: местные очень пугливы, и вы их увидите только завтра. Максимум через день. А ночью… ночью или волки могут зайти сюда, или люди так наклюкаются, что сами уподобятся волкам. Вы городские, непривычны для деревенской жизни, а в самом Неясыти даже до сельского уровня ого-го!.. – Бражник посмеялся, но резко остановился. Возможно, он страдал от какого-то психологического заболевания, но по его потрёпанному виду тяжело было сказать наверняка. – Всего доброго, Бегловы.
Стоило закончить разговор с Бражником, как они заметили, что приблизился вечер. Мысли о том, что есть ещё шанс вернуться обратно в машину и переночевать там испарились полностью, – вглядевшись в плотные заросли за пределами села, наблюдалась непроглядная тьма. Хочешь, не хочешь, а среди веток и корений обязательно заблудишься. На удивление, свободно перемещаться через эту живую изгородь можно было только пару часов в сутки, всё остальное время тропу, или же её полное отсутствие, пожирала темень. Однако, это также мог быть вопросом времени года и троп внутри зарослей.
Выбора не осталось, и семья направилась в избу лесника.
В сравнении с избой бабушки Жданы, это был настоящий особняк. Такой ровный и ухоженный, словно в нём ещё неделю назад кто-то жил. Рядом располагался забытый всеми станок для дубления кожи, а над входом висели оленьи рога.
Здесь же были и сени, в которых находились вбитые гвозди, что использовались как крючки для одежды и маленький ящик для инструментов и обуви. С потолка свисали перья и маленькие кости, что на общем плане напоминали какие-то обереги в комнате знахаря.
Жилая комната походила на целый пятизвёздочный отель, и самым приятным здесь была мебель. Мебель! Шкафы, антресоль, ящички, стол, стулья и всё остальное, о чём может мечтать нормальный человек. В глаза бросился красный угол с иконами и свечами. Всего было так много, что даже создавалось ощущение тесноты. Рядом с печкой стояло несколько готовых к топке головёшек. Они до сих пор ждали того, как их хозяин вернётся назад и бросит несчастных навстречу огню. Запах здесь был затхлый, тяжёлый, будто постоянно в помещении что-то кипятилось и готовилось, а неизвестная детям горечь жгла нос. Мария не могла вспомнить, что же могло так пахнуть, но Григорию хватило и первого вдоха. Самогон.
Как бы ни надеялся Григорий на удачу, но продовольственных запасов нигде не было. Пока ставни на окнах были открыты и позволяли солнечному свету попадать внутрь, Мария, как хозяйка очага и мать семейства, бросила головёшки в печь и зажгла огонь. Достаточно умело сработавшись с огнивом, она сильно удивила мужа. В ней он наконец-то увидел что-то новое и интересное. В том мимолётно брошенном взгляде, Серёжа увидел одну едва заметную ребёнку мысль, которая ударила его в висок и заставила гневно сжать кулак.
– Гриша, а где будут спать наши дети? – спросила мать.
– Хочу на печке, хочу на печке! – криком требовала Вера, подняв над головой ручку и подпрыгивая до самого потолка. Такой энтузиазм был лишним, поскольку никто не претендовал на это место.
– Пускай спят где хотят.
– Хорошо, тогда, Вера, можешь спать на печи, но если станет жарко, то скажи мне. – Мария оценивающе оглядела каменного гиганта. – Места там предостаточно, и, если разрешишь, с тобой может спать братик.
Вера посмотрела на старшего брата, а тот молча смотрел в её маленькие глазки. Они не говорили ни слова, точно договаривались на немом языке кровных родственников. Вера бы начала как-нибудь отнекиваться, хотя бы просто начав ребятничать или говорить, что её брат зануда, но это же была печка! Будет очень грустно, если Серёжа не сможет поспать на печке… К тому же, если что, прогнать она успеет его в любой момент!
– Хорошо, ему можно.
Для родителей же осталось то, что представляло из себя «летнюю кровать» – небрежно сложенные
