молодой пары. Но и в разлуке, как видно, молодец хранит свое чувство к любимой и, несмотря на горькие преграды, надеется на счастье. А если любовь уходит?..
Долина моя, долинушка, так раздолье широкое,
Раздолье широкое, гулянье веселое!
Дак на тебе, долинушка, дак ничто не родилося,
Ничто не родилося — да ни цветы, ни ягодки, ни черна
черемуха.
Да только уродилася да часта мелка рощица,
Дак зелена елинова, дак горькая осинова.
Дак из-за этой рощицы дак зорюшка-заря занималася,
Заря занималася, дак солнышко-солнце выкаталося.
Дак печет, греет солнышко зимой не по-летнему,
Дак любил парень девушку, любил не по-прежнему…
Любил не по-прежнему, женился на другой. Но где же та девушка, которая первая сложила песню удивительной глубины, силы и поэтичности об этом таком обычном, таком повседневном жизненном случае?
Сторона да сторонка, любимая да родимая,
Мне-ка век по тебе, да дорожечка, да будет не бывати,
Мне черных-то грязей, молодешеньке, будет да не топтати,
Мне мила ли дружка да сердечного да овочьми да не видати.
Я сряжусь, сподоблюсь, да молодешенька, да сряжусь сиротинкой.
Я пойду ли, побреду, да молодешенька, да к милому дружку
на свадьбу.
Я приду ли, молодешенька, зайду на круто крылечко,
Я с крыльца ли зайду, да молодешенька, зайду во горницу.
Я пройду ли, молодешенька, пройду нонь против печки,
И погляжу я, посмотрю, да молодешенька, по всем столам
дубовым,
По скатёрточкам новым камчатным…
Погляжу я, посмотрю, да молодешенька, по всем да людям добрым
И по прихожим я, да молодешенька, да по приезжим.
Ничего же нонь мне, молодешеньке, не приглянулось,
Ничего же нонь мне, молодешеньке, не прилюбилось…
Уж я вышла, молодешенька, на новые сени,
Я с новых-то сеней, да молодешенька, вышла на красно
крылечко.
Ой, я опрусь, овалюсь, да молодешенька, во точены во перилы,
Я во ти же новы точены во балясы.
Ой, погляжу, посмотрю, да молодешенька, нонче да во чист*
поле, во раздолье.
Ничего же во раздольице нонче в поле не видно,
Только видна в поле да во раздольице една. бела березка.
По корешку да березонька была корениста,
А посередине березонька была кривлевата…
А под той да березонькой мы с милым дружком прежь сидели
И говорили мы с любезненьким тайные словечки…
Тихо вращается катушка магнитофона. Образ за образом ложится на узенькую пленку. И несказанной тоской звучит песня молодки, выданной за нелюбимого:
Поклонюсь-ка я, помолюсь-ка я
Красну солнышку, лику радости,
Поклонюсь-ка я, помолюсь-ка я
Бледну месяцу, что в поднебесье,
Поклонюсь-ка я, помолюсь-ка я
Утрей зореньке да позоревой:
Не издастся ль мне, не случится ль мне
Обежать вокруг доли маятной —
Мужа лютого, свекра жадного, свёкры-в*лчицы…
И молилась я красну солнышку,
Поклонялась я бледну месяцу,
И я жалилась ясной зореньке.
Одного лишь я и не чаяла:
Ни к чему были все моления.
Изжила я жизнь, как и все живут,
Как и все живут люди бедные.
Доли радостной не притулилось,
И вся жизнь прошла черным горюшком…
— Не всегда и парень по своей воле девушку брал, — замечает кто-то из певцов, — иной раз и рад бы по Любови жениться, да то уезжать приходилось, а то еще родители поперек дороги встанут…
— Про девичье горе песен много, а есть ведь и про парней, — говорит бабушка Татьяна, — упрутся отец с матерью, выберут сыну невесту по своему скусу — и женись, не то проклянут.
— Мы слыхали такую песню, — говорим мы, — в деревне Кимже записывали.
Извлекается пленка, записанная в Кимже, и теперь наши певцы сами внимательно слушают то, что нам напели их соседи-кимжане:
Уж ты, ветер ли, ветерочек,
Ветер, тоненький мой голосочек!
Ты не дуй, ветер, да сверх погоды,
Не шатай, ветер, да в поле сосны…
Ай, стоит-то сосенка да край берёжку,
Ай, стоит кудрявая да край крутой горы.
Не водой сосенку да подмывает —
Горносталь к сосенке да прибегает,
Ай, с корешка сосенку да подъедает.
С корешка сосенка да посыхает,
Со вершиночки сосна да вянет.
Ай, да середи сосенки да соловейко,
Ай, да соловей песенки да воспевает,
Ай, молодцу горюшка да придавает.
Ай, молодец маменьке да жалобится:
— Уж ты, маменька, да мать родная,
На что, маменька, на горе да родила,
Недоносочком да родила —
Ай, недоросточком меня да женила!
— Вот-вот, правильно спели, — поддакивает Иван Николаевич, — это кто вам пел? Дарья Немнюгина? По голосу узнать можно! Она — баба-певака!
— А кто у вас тут не «певака»? Один лучше другого, — искренно говорим мы. Певцы улыбаются, довольные, что их искусство оценено по заслугам.
Поздно. Пора кончать на сегодня запись.
— Главное дело — книжку пришлите, коли напечатаете, — просят певцы.
Дня через три мы прощаемся с Кильцой, плывем дальше. А через некоторое, хотя и не очень короткое, время от души радуемся, что можем выслать нашим чудесным певцам один из первых экземпляров изданного нами «Песенного фольклора Мезени».
— А разве всегда родители сыновей только на нелюбимых женили? — спрашиваем мы. Мы хорошо знаем, что в любовных песнях, отражавших быт старой деревни, описывались браки самые различные; но нам хочется вызвать певиц на более откровенную беседу, услышать их собственные суждения и взгляды на традиционный лирический репертуар.
Мы уже несколько дней как переправились из Кильцы на новую базу — в деревню Кузьмин-Городок. Здесь тоже есть небольшой хор любителей народной песни. И сейчас рядом с нами сидят две лучшие запевалы — пожилые сестры Авдотья Григорьевна и Анна Григорьевна со своими приятельницами разного возраста. Все — степенные, улыбающиеся, очень довольные вниманием приезжих городских людей к их любимым песням. Мы уютно расположились вокруг самовара за столом, радушно накрытым нашей хозяйкой, старушкой Маремьяной Романовной, и продолжаем разговор о любовных и семейных песнях.
Наши собеседницы хорошо знают всех жителей в Кильце и очень заинтересованы — что они нам напели? Не дай бог что-нибудь такое, чего в Кузьмином-Городке не поют. Каждый деревенский
