Н. П. КОЛПАКОВА
ПЕСНИ И ЛЮДИ
О русской народной песне
*
Ответственный редактор
академик Д. С. ЛИХАЧЕВ
© Издательство «Наука», 1977 г.
ЧИТАТЕЛЬ ЗНАКОМИТСЯ С АВТОРОМ
О русской народной песне написано много исследований, очерков, статей, с разных сторон раскрывающих ее социальную и эстетическую ценность, ее роль и значение в истории развития русской национальной культуры. И тем не менее у каждого фольклориста-«песенника» всегда находится что-то свое, еще не сказанное никем другим, но что хотелось бы сказать в связи с работой над песней.
Это естественно. Фольклор вообще и народная песня в частности — материал подвижный, непрерывно обновляющийся, неустанно дающий пищу для новых наблюдений, сопоставлений и теоретических прогнозов. Естественно, что особенно хочется рассказать о своем материале фольклористу-практику, который не только исследует в тиши своего кабинета народную песню, записанную другими, но и сам с полевой сумкой через плечо странствует по берегам рек и морей, по горам и долам, отыскивая все новые и новые песенные богатства. Непосредственные наблюдения, встречи и беседы с исполнителями, их собственные оценки народно-песенного мастерства, народно-песенных жанров и отдельных песен — все это драгоценная вода на мельницу исследователя, потому что таким путем может быть выяснено очень многое во вкусах, эстетических эмоциях, исторических и социальных представлениях народа; а это — материал, при помощи которого можно следить и за теми путями, которыми незримо для непосвященного глаза идет скрытый и медленный, но глубоко творческий процесс созидания и видоизменения национальной народно-песенной культуры.
К сожалению, только немногочисленные из наших предшественников, фольклористов дореволюционной эпохи, оставили нам конкретные сведения о своей полевой работе и о певцах, с которыми они встречались. Такие сведения, собранные своевременно, были бы очень полезны сегодня советской фольклористике; но они невосстановимы, и наша задача — не жалеть понапрасну об утраченном, а самим брать свой материал так, чтобы ученые грядущих десятилетий не могли упрекнуть нас в недостаточной внимательности к тому, что было у нас перед глазами.
Это мы и стараемся делать. Записывая ту или иную песню, мы берем не только текст и напев: мы стараемся окружать нашу запись всеми возможными дополнительными сведениями об ее происхождении, бытовании, об отношении к ней со стороны различных поколений исполнителей. Мы изучаем жизнь народной песни и в песенных коллективах, и в репертуаре отдельных певцов, прослеживаем обусловленность этой песни социальными и культурными сдвигами в быту деревни, использование ее в художественной самодеятельности и т. д. Мы подходим как можно ближе к поющим ее людям.
Песни и люди, их взаимоотношения, определяющие пути и судьбы народного песенного творчества в веках, — вот одна из самых интересных тем для современного фольклориста-«песенника» и для исследователя народной художественной культуры нашего сегодняшнего дня.
Эту тему посильно и затрагивает настоящая книга, в которой использован материал фольклорных экспедиций разных лет.
Автор
ПРОБЛЕМЫ ЖАНРА
— А ведь мне, пожалуй, хуже вас всех, — говорю я. Вздыхаю и глубже зарываюсь под грубую серую холстину — старый парус, которым мы все трое укрыты и укутаны для защиты от речных брызг, взлетающих над бортами нашего карбаса.
Заботливая Ирина беспокоится:
— Тесно тебе? Двигайся ко мне!
Она ерзает на дне карбаса и передвигается ближе к середине, чтобы дать мне побольше места на устилающей его соломе. С другого бока у Ирины лежит Анна Михайловна, натянувшая наше заскорузлое покрывало себе на лицо почти до самых глаз. Четвертый наш спутник, Сергей Сергеич, сидит на корме рядом с хозяином карбаса, бородатым дядей Ларионом, и всю дорогу ведет с ним бесконечные беседы о таежных дебрях, о зайцах, утках, куропатках, сёмужных тонях, лесных избушках, охоте и других радостях местного промыслового быта.
Наш карбас тихо плывет по течению необозримо широкой реки, залитой розовыми отблесками вечерней зари. Река эта — Печора. Берега, очерченные зарослями невысоких кустарников, едва виднеются где-то далеко-далеко справа и слева: ширина Печоры в этом месте около двух километров. За этими зарослями во все стороны раскидывается хвойная смолистая тайбола, которая слева доходит до Мезени, а справа, как показано на карте, до Уральских гор. Мы плывем, глядим по сторонам и не можем налюбоваться на красоту этого сурового, могучего края, который все глубже и щедрее раскрывает перед нами свои неоглядные богатства.
Плывем, любуемся… И постепенно — сначала смутно, затем яснее начинают припоминаться какие-то литературные герои, которые вот так же безмятежно плыли когда-то по такой же спокойной, огромной реке.
Кто это был?
И туманные воспоминания быстро облекаются в яркие, с детства знакомые и милые образы. Похоже, что именно так плыли Гек Финн и негр Джим на плоту, скользящем по Миссисипи. Так же редко, как им (пожалуй, еще реже!), попадаются нам навстречу суда — карбаса, маленькие лодки, проплывающие у самого берега; так же упоительна огромная тишина, в которой каждый звук издали внятно слышен по воде; так же широко над нами ясное вечернее небо, так же чудесно ощущение свободы, счастья, радости жизни. Конечно, у Гека с Джимом и у нас это ощущение вызвано различными причинами: они радовались тому, что обрели свободу, убежав от своих угнетателей, а мы радуемся тому, что успешно закончили трудную и ответственную экспедиционную работу этого года. Но эмоционально это все едино. Нам очень хорошо! И Ирина не может понять, чем я недовольна.
— Соломы тебе мало? — допытывается она, — вот тащи отсюда, из-под Сережиного чемодана.
— Да не надо мне соломы, — отвечаю я не без тоски, — тут дело хуже. Не в соломе дело, а в жанре!
Анна Михайловна, дремавшая все последние пятьдесят километров нашего водного пути, поднимает голову из-под паруса и пытается подправить растрепавшиеся волосы под съехавший набок ситцевый платок. На полпути ее рука останавливается в воздухе. Анна Михайловна смотрит на меня с некоторым недоумением.
— В жанре? В каком жанре?
— Да в песенном, — безнадежно говорю я и выкарабкиваюсь со
