трафарет
для электронного народа
пустила новый силуэт.
А знаменитый архитектор,
изобразив державный дух,
на двухкилометровый вектор
надел гектаровый лопух.
Но с океана Нефте-Газа
явилась осень. И лопух
увял. И пылью стал. И сразу
беспрецедентный бум потух.
Брусок латунными листами
кормил бензиновый фонтан.
И мельхиоровые стаи
летели за меридиан.
Богиня
В первый раз одноклассник пятнадцати лет,
отутюжив коленями школьный паркет
и смутив архичопорный актовый зал,
принародно девчонку богиней назвал.
А потом в институте студент и доцент,
и заезжий, красивый, как бог, референт
академии точных и прочих наук
вслед шептали, вздыхая: «Богиня…»
И вдруг…
Это после того, как полвека почти
каждый встречный мужик, каждый столб на пути,
каждый ветер залетный и малый сквозняк
выдыхали: «Богиня…»
И вдруг… Как же так?
Как же так?.. Не осмыслить… и сумки в руках…
переполнен вагон… и усталость в ногах…
Он сидел… не уступит… здоровый, как слон,
он сидел… не уступит… качнуло вагон,
наступила случайно ему на башмак…
разорался… да черт с ним, он — быдло… но как?..
Как же мог он? Как вырвалось?.. Не осознать.
Это надо же — падлой богиню назвать.
* * *
Я давно к невезенью привык.
Привыкают и к бóльшему злу.
Я навеки к терпенью приник,
словно в дождь головою к стеклу.
Я живу от весны до весны
точно так же, как всякий другой
там, где в доме четыре стены
и звезды не коснуться рукой.
* * *
Породистая маленькая хрюша
была интеллигентна и свежа.
И ласковое море, то есть лужа,
сияло, словно хрюшина душа.
И длинные ресницы над очами
застенчиво пленяли кабанов,
коптящих соловьиными ночами
беконы целомудренных стихов.
А хрюша на совхозном семинаре
расхрюкивалась вежливо, на «вы»,
и если бы играла на гитаре,
то пела бы романсы, но, увы,
ни внешностью, ни образностью слова
не скроешь категорию и суть.
Природа беспристрастна и сурова,
и мясокомбинат не обмануть.
Сон студентки
педагогического института
Мне снился дуб. Могучий, пышный,
великолепный статный дуб.
А рядом я — ожившей вишней —
из клипсов, ноготков и губ.
И вдруг, о чудо! Гром за тучей,
сверкает молния огнем,
и лейтенант, как дуб могучий,
стоит, и все прекрасно в нем:
усы, кокарда, портупея,
зеленой формы торжество.
И я, в предчувствии немея,
гляжу с восторгом на него.
А он идет ко мне, корректно
со мной знакомится, и вот
уже по Невскому проспекту
он сквозь толпу меня ведет.
О, как он твердо ставит ногу,
уверенно чеканя шаг!
И уступают нам дорогу
идти не смеющие так—
и однокурсник мой, очкарик,
потенциальный медалист,
и нашей кафедры начальник—
декан, и главный методист.
Они толпятся в ряд у стенки
и восхищенно шепчут вслед:
«Везет же дурам! Но коленки…
таких коленок в мире нет…»
Подруги пялятся, как совы,
но, говоря друг дружке: «Фу…»,
из тряпок фирменных готовы
скакнуть от зависти в Неву.
А мы идем, и в свете алом
летящих праздничных знамен
мы козыряем генералам:
я — взглядом, и по форме — он.
А солнце прыгает, как мячик.
И мы приветствуем парней,
по набережной проходящих
с дубовым скрипом портупей.
* * *
Я уют себе создал.
Перечислю: общий зал,
спальня, ванна, туалет
мой рабочий кабинет.
Кабинет важней всего,
потому начну с него.
Обстановка — высший класс:
холодильник, мойка, газ,
кофе, курица, арбуз,
сын, жена, одна из муз.
Вот рабочий кабинет.
Переходим в туалет.
Обстановка — высший класс:
мой любимый унитаз.
Я сюда мечтой влеком.
Дальше мы пойдем бегом.
Вот обитель чистых нег —
ванна белая, как снег.
Мимо спальни, где кровать,
на которой можно спать,
пробегая, попадем
в общий зал и там найдем
обстановку — высший класс:
холодильник, унитаз…
О, пардон, эскьюз ми, сэр!
Мисс, вилкам в СССР!
Самара
Домов одноэтажных тишина.
В дыру забора лезет стебель мака.
В помойке, деловита и грустна,
копается бездомная собака.
Лохматый парень чинит грузовик.
По лбу, смывая пот, бежит солярка.
Жара зашла в полуденный тупик.
С ума сойдешь — так муторно и жарко.
Проходит легковой автомобиль
с раздетой до купальника девицей.
И долго в переулке вьется пыль,
и парень раздраженно матерится.
* * *
Ясень спилили электропилой,
досок нарезали, отшлифовали,
и, полированный, с тонкой резьбой,
ясень роялем устроился в зале.
Тысячи песен, концертов, сонат
сыграно было, известных и редких…
Ясеню снился октябрь, листопад,
морось, последние листья на четках…
А музыканты терзали до слез
грешников, жаждущих страсти, как света…
Ясеню слышалась музыка звезд,
музыка ветра и музыка лета…
