– Другое поколение, мать вашу... – громко сообщил Мазурзахлопнувшейся двери и развернулся, чтобы уйти.
Звонок мелодично замяукал.
– Забыла что-нибудь? – спросил Мазур, проворноприоткрывая дверь. – Тьфу ты... Какие люди, сколько зим! Прошу!
Он проворно посторонился, и Коля Триколенко, он же МорскойЗмей (для крайне ограниченного круга лиц, поголовно опутанного целой паутинойгрозных подписок о неразглашении) прошел в прихожую. Сказал без выражения:
– Супругу твою на лестнице встретил, летела куда-тобеззаботно. Очаровательное все же создание, везет тебе...
– А чего ж, – сказал Мазур с наиграннойбесшабашностью. – Должно ж нам когда-нибудь и повезти наконец... Ну, чтоты встал, как мина на тросе? Пошли-пошли, сейчас в темпе соорудим коньячок типависки и все такое прочее...
Он пропустил гостя вперед, в кабинет, достал из барабутылку, стопочки, сказал виновато:
– У меня тут пожрать ничего особенного, кроме конфет и ещекакой-то безделицы, ну да мы ж с тобой африканскую самогонку сушенойбегемотиной заедали...
– Сушеной ящерицей, – без улыбки поправил МорскойЗмей. – Это если в Шикотале. А южнее экватора мы ее, помнится, вовсе беззакуски понужали…
– Кто ж все упомнит, – пожал плечами Мазур, наполнивпозолоченные стопочки. – Ну, вздрогнули?
– Вздрогнули, – угрюмым тоном отозвался Морской Змей,выпил, произведя рукой какое-то механическое движение.
Поставил стопочку и уперся взглядом куда-то в угол комнаты,без малейших попыток завязать беседу. Сидел в деревянной позе и молчал.
– Так-так-так, – сказал Мазур.
– Что – так-так-так? – отозвался Морской Змей вродедаже неприязненно.
– Излагай.
– Что излагать?
– Да ладно тебе, – сказал Мазур. – Сто лет другдруга знаем. Сразу видно, что на душе у тебя лежит каменюка и нешуточная. Такчто излагай, что стряслось. Если в деньгах дело, так это никакая не проблема идаже не намек на проблему. Решим вмиг.
Морской Змей поднял голову и впервые уставился ему прямо вглаза:
– А что, неплохо у тебя с деньгами?
– Да так, – сказал Мазур, – не хреново.
– Зарплату повысили?
Мазур неопределенно дернул плечом.
– В казино банк сорвал?
– Да так, в общем... – сказал Мазур.
Воцарилось молчание, напряженное и неловкое. Нехорошеемолчание, можно даже сказать неправильное, потому что между ними т а к о м умолчанию вроде и быть-то не полагалось...
Наконец Мазур сказал решительно:
– Ну, короче... Я ж тебя знаю. У тебя на душе что-то лежит,а на языке что-то вертится... Как говорили наши польские друзья, когда были ещедрузьями, вали, как с моста...
– Ты чем занимаешься? – спросил Морской Змей, холодноглядя ему в глаза.
– Коля, – сказал Мазур проникновенно, – ты ужизвини, но я и тебе не могу сказать, чем занимаюсь. Ты, как-никак, отставник,а? Что, я тебе должен напоминать касаемо незыблемых правил?
– Не финти. Я не про службу.
– Ну, а вне службы – частная жизнь, само собой разумеется.Бытовуха...
– Ага. Это у тебя так называется?
– Что именно? – спросил Мазур с величайшим терпением.
– Да та банда, которую ты сколотил из подчиненных, и, какнынче модно выражаться, капусту рубишь... Врос, так сказать, в рыночнуюэкономику. Не ожидал... От тебя-то никак не ожидал. Кирилл, ты что делаешь?
– Ах, вот оно как... – помолчав, сказал Мазур. –Снял бы перед тобой шляпу, мон шер Николя, но шляп я принципиально не ношу. Айда отставничок. Я-то полагал, ты, как и положено, в домино стучишь на бульварахили пивком балуешься...
– Я же все-таки профессионал. Хотя и отставной. Умею работатьс информацией.
– Мои поздравления, – сказал Ма-зур. – Воттолько... Прости, но я некоторых вещей не позволю и старому другу высказывать.Ты, Коленька, гонишь убогие штампы из арсенала зюгановцев или ушибленных рынкоминтеллигентов: банда, капуста... То ли тебе твои информаторы что-то невернопередали, то ли ты интерпретируешь реальность совершенно неправильно.
– Да? А как ее правильно интерпретировать? На твойквалифицированный взгляд?
Мазур тяжко вздохнул, наполнил стопочки и недолгораздумывал, подперев рукой подбородок.
– Как будет правильно... – протянул он спокойно, неопуская взгляда, – как правильно... Видишь ли, никакой банды я несколачивал. Я просто-напросто сколотил неплохую группу из желающих подкалымитьво внеслужебное время. Возвращаем долги, только и всего. Сечешь принципиальныйнюанс? Ничего и ни у кого не вымогаем. Честное слово, просто-напросто помогаемлюдям получить с недобросовестных должников самые что ни на есть правильные,законные долги... которые мои клиенты по ряду причин не в состоянии вернутьзаконным путем. Уж поверь, так оно и обстоит, я все тщательно проверяю сначала,на сто кругов. Где ж тут банда, где ж тут рубка капусты? И людям хорошо, и намнеплохо. Черт меня побери, никто же не клеймит праведным гневом сантехника, которыйв свободное время частным порядком поменял кому-то кран? Водитель на своемавтомобиле подхалтуривает, милиционер в свободное от службы время магазинчикохраняет или там кафешку... Чем же мы-то хуже? Ты что, не веришь?
– Верю, – сказал Морской Змей, одним движениемвыплеснув в рот содержимое своей стопочки. – А какое это имеет значение?Все эти н ю а н с ы? Если ты, прости меня, при любом раскладе в дерьме по самыеуши?
– Ты за словами-то следи, – тихо и недобро сказалМазур. – Обидеться могу... – Он помолчал, с досадой хлопнул себя поколену. – Коля, ну что за черт? Это ведь у нас с тобой получается фильмдаже не семидесятых – пятидесятых годов. Седовласый и благообразныйположительный герой, у которого из ушей лезет моральный кодекс строителя коммунизма, –и скользкий такой отрицательный или, по крайней мере, оступившийся: глазкибегают, ручки елозят... Чертовски похоже, серьезно. Только глаза у меня небегают, и я, уж прости, совершенно спокоен. Никак не ожидал, что ты окажешься на с т о л ь к о правильным, – когда это уже в какую-то дуростьперерастает. Извини, но это суровая правда жизни. Родине я не изменял. В ЦРУили иные аналогичные конторы не вербовался. Всего-то живу, учитывая сложное именяющееся время...
– Знаешь, как это называется?
– Ох, ну я тебя умоляю! – поморщился Мазур. –Называется это, в который раз повторяю – подхалтурить... И не более того.Раньше было одно время, а теперь – другое. Нужно соответствовать. Между прочим,денежки всегда делятся поровну. Ясно? У меня такая же доля, как у всехостальных.
– Знаешь, что самое для меня жуткое? Что ты, полноевпечатление, правым себя считаешь...
