– А чего ж мне себя кривым считать? – сказал Мазур снехорошим прищуром. – Ты ж умный мужик, Коля, давай я тебе выскажукое-какие мысли и соображения, авось кое-что и переоценишь... Сейчас, минутадела...
Он встал, откинул лакированную крышку серванта и вытащилоттуда непрозрачный пластиковый мешок немалого веса. Держа его одной рукой,вернулся к столу, отодвинул бутылку со стопариками и осторожно, аккуратненькоопорожнил мешок.
На стол, звеня, постукивая и шурша, пролился пестрый поток:металл, разноцветная эмаль, разноцветные ленты, перепутавшиеся замысловатымобразом. Внушительная груда орденов и медалей, иные огромные, разлапистые, иныесамого экзотического облика.
– Вот так, – сказал Мазур, усаживаясь. – Как былонаписано в каком-то романе – четверть века боев, походов и царскихмилостей. – Он присмотрелся, вытянул за черно-желто-зелено-красную лентунечто вроде восьмиконечного креста. – Вообще-то, новое правительство этублямбу отменило еще восемнадцать лет назад, но не выкидывать же, за делополучена. И эта тоже отмененная, но пусть лежит, хрен с ней... Ты свои регалииникогда не пробовал положить на весы? Я догадался как-то. Три килограммачетыреста восемьдесят шесть граммов – мне эти цифирки в память надежноврезались. Смекаешь? Нет, я не собираюсь производить никакой такой переоценкиценностей, ничего грязью поливать не хочу. Все было не зря, все было правильно,другой судьбы я себе не хотел никогда и ничего не мечтал переиграть. Тутдругое... Знаешь, посмотрел я однажды на эту груду железяк с ленточками и задалсебе вопрос: что же, вот это – итог? Вот только это? Жил я полсотни с лишнимлет на грешной земле, мотался по белу свету, из кожи вон лез, под смертью ходили сам ее обеими руками разбрасывал – а в итоге осталось только э т о? И хочешьверь, хочешь не верь, но щелкнуло у меня что-то в башке, и пошли в нееразнообразные мысли, и решил я пожить и н а ч е. Пока еще не поздно. Взять отэтой гребаной жизни еще кое-что, кроме железок с ленточками. Честно взять – ну,почти что честно. И все, кто со мной работает, я тебя заверяю, думают примернотак же. А они ведь хорошие ребята, Коля. И заслужили кто квартирку, кто машину,кто экзотические фрукты для ребятенка. И если уж государство нашемногострадальное и замысловатое не в состоянии их адекватно обеспечить, я имподмогну... Ну, и себе тоже. У меня дите, знаешь ли, намечается, и хочу я,чтобы жилось ему сытно и безбедно... Я ж чужого-то не беру, не кровно нажитоеотбираю. Говорю тебе, помогаю людям долги получить п р а в и л ь-н ы е... Инайди ты уязвимую щелочку в этой моей нехитрой жизненной философии, я тебякатегорически умоляю! Обоснованно меня раскритикуй! Логичные, конкретные аргументыбудут? Или будешь и дальше губоньки кривить? Давай, я жду. Давай, ежели логичнои убедительно...
Он наполнил стопочки, подпер щеку ладонью и сдемонстративным вызовом уставился на старого друга, всей своей позой выражаяжадное ожидание. Чуть заметно улыбался – время шло, а молчание оставалосьненарушенным.
– Дерьмо все это, – сказал наконец Морской Змей. –И философия твоя, и то, что ты делаешь...
– Ну-у, браток... – сказал Мазур с искреннимразочарованием. – Я же просил логику и конкретику, а не дешевые эмоции науровне замполита былых времен... Разочаровал ты меня, право слово. Я тебявсегда считал умным мужиком, а ты сейчас ведешь себя, как лошадь зашоренная...
– Ну, знаешь!
Морской Змей вскочил, Мазур, видя такое дело, тоже поднялся,и они долго стояли друг против друга со злыми, напряженными лицами.
– Ладно, – сказал наконец Мазур, улыбаясь чуточкупринужденно. – Только не хватало еще в морду друг другу залезть. Солидныелюди, адмиралы… Садись.
Выпей.
Подавая пример, опустился в кожаное кресло первым и осушилстопарик. В конце концов Морской Змей последовал его примеру. Глядя в сторону,спросил:
– Ты хоть понимаешь, чем это может кончиться?
– Да самое смешное, ничем, – сказал Мазур. – Ясебе четко обозначил экологическую нишу, и, пока я в ней барахтаюсь, ничего неможет случиться. Хотя... – Он мечтательно улыбнулся. – Ты знаешь,порой откровенно подмывает на что-то большее. Ведь мелочевкой занимаемся, правослово. С некоторых пор начала и меня посещать шальная мечта Остапа Бендера:миллиончик бы. В баксах. Вот этого, при моих скромных запросах, хватило бы,пожалуй, до конца жизни.
– А там еще один захочется...
– Ну, а что в том плохого? – пожал плечамиМазур. – Миллион, два – это ж не значит, зарываться. Зарываются совершеннопо-другому, я уже знаю, насмотрелся... Обидно, знаешь ли. После тех дел, что мыв свое время крутили на всех параллелях и меридианах, нынешняя халтурка и есть– халтурка. Душа чего-то крупного просит со страшной силой... Коля, –сказал он вкрадчиво, – ты ж в отставке без дела на стенку лезешь, тут игадать нечего... Давай ко мне в команду, а? Тебе, как аналитику, цены нет. А якак раз дело собираюсь расширять. На кого же полагаться, как не на старогодруга, профессионала от бога?
– Нет уж, избавь от этакой чести.
– Ох, как тебя перекосило, – сказал Мазур тихо. –Ладно, свое предложение считаю необдуманным и снимаю с повестки дня... –Он усмехнулся. – А знаешь что? Иди на меня настучи, если ты такойправильный. Замполитов нынче нема, ну да кому на человека настучать, всегданайдется...
– Да пошел ты! Стучать на тебя...
– Уж прости, это в тебе не душевное благородствоиграет, – не без ехидства сказал Мазур. – Просто понимаешь своимострым аналитическим умом, что меня с моим скромным бизнесом ни за что неподловить. Не оставляю я за собой хвостов, которые можно запихать вмясорубку... Верно? А все-таки жаль, что ты ко мне не хочешь. Вместе мы такихдел наворотили бы... Ты себе и не представляешь, сколько вокруг обращаетсятаких вот почти правильных денежек, которые решительный человек всегда можетсебе в карман направить... И совесть у него при этом останется почти чтобелоснежной. Может, подумаешь все же?
Морской Змей встал, прямой, как палка, проигнорировав толькочто наполненные стопочки. Глядя куда-то мимо Мазура, сказал с расстановкой:
– Давай без мелодрам. Я тебя больше знать не знаю, вот ивсе. И где ты свернешь башку, меня совершенно не интересует. А свернешь ты ееобязательно...
– ...сказал благообразный положительный боцман, отеческивзирая на стилягу Гаврюшкина, протащившего на борт советского суднапорнографический журнал – орудие загнивающего Запада, – подхватил Мазур.
– Честь имею и категорически не кланяюсь, – отчеканилМорской Змей. – Ты меня не провожай, не утруждайся, я дверь сам захлопну,чтоб тебя от мыслей о миллионе не отвлекать...
Он развернулся через левое плечо и почти промаршировал вприхожую – высокий, седой, упертый, человек из безвозвратно сгинувшего времени.Стукнула дверь.
Мазур сграбастал со столика массивную хрустальную пепельницуи шарахнул ею об стену. Получилось громко, но пепельница не разбиралась, да истена не пострадала. Давая выход эмоциям, Мазур зарычал:
