– Успокойтесь, Инесса, теперь не время, – по-отечески попытался урезонить шеф-редактора деловитый Дронов, но любительница суши не унималась.
– А вы не вмешивайтесь! – бесцеремонно отрезала она. – Мы с господином Миямой друг друга понимаем. Я же вижу, что он испытывает те же эмоции. Значит, он должен разделять и наши интенции!
Она окинула Мияму оценивающим взглядом и добавила:
– У нас в партии «Апельсин» так заведено: если общие эмоции, значит и общие интенции. Мы своими принципами не поступаемся. И господин Мияма, по-моему, тоже. Так что за ваши и наши принципы, господа! За свободу мысли, свободу любви и за всемирный форум ЛГБТ!
Финал был неожиданным, но все охотно сдвинули бокалы. Мияма, не совсем поняв суть, тем не менее охотно присоединился, поочередно чокнувшись со всеми присутствующими, в том числе и с неизвестным в дорогом костюме.
После нескольких витиеватых тостов за свободу, демократию и прогресс японской научной мысли атмосфера в зале заметно разрядилась. Даже бесстрастный социал-демократ Иваньков, расстегнув свой шерстяной кардиган, непринужденно откинулся на спинку стула с фужером в руке и, ни к кому не обращаясь, затянул себе под нос, почти неслышно: «Вихри враждебные веют над нами, темные силы нас злобно гнетут…» Время от времени он почему-то исподлобья поглядывал на хлыща в костюме от Версаче. В эти моменты голос его креп и словно наливался благородной яростью.
Тем временем сам Жорж Перегудов торжественно вынес и поставил на стол громадное фарфоровое блюдо с десятикиллограмовым гусем. Многозначительно оглядев гостей и задержав испытующий взор на Мияме, он отвесил легкий поклон и с достоинством удалился.
Наконец Антон Провальный, осторожно кашлянув, нарушил затянувшееся молчание:
– Знаете, господин Мияма, наша внесистемная оппозиция внимательно следит за политическими переменами в стране и в мире. Вам не кажется, что приближение астероида, о котором сейчас столько говорят, может положительно сказаться на отношениях между нашими странами?
– Кажется, – односложно ответил Мияма, обгладывая гусиную ножку, которую только что деликатно подложила ему на тарелку Инесса Фукс.
– Вот и нам кажется! – обрадованно поддакнул Провальный. – Все-таки добрые соседи, общие интересы, общая беда… Тут до нас дошли кое-какие слухи. Ну, насчет убежища, вы понимаете? Наши люди в Совете Федерации и все такое… Разумеется, слухам не стоит верить, но все же… Ведь от вашего слова так много зависит…
– Что зависит? – недоуменно вопросил Мияма, оставив наконец в покое дочиста обглоданную косточку. – Я не совсем уловляю, что вы имеете вводить.
– Ну как же… – смущенно вмешался Дронов, от волнения теребя свою бандану. – Антон намекает, что к вашему слову прислушиваются сейчас правящие круги. Которые нас упорно игнорируют с нашей прогрессивной либеральной платформой и заботятся только о собственном благе.
– Ну и что?
– А то, что эти жирные индюки хотят обтяпать свои делишки у нас за спиной, предавая интересы трудового народа и всей демократической интеллигенции! – неожиданно взорвался социал-демократ Иваньков, плюхнув свой фужер на стол, так что половина содержимого расплескалась на скатерть. – Насосались кровушки – и в кусты! Паразиты! Мы, значит, тут с астероидом сношайся, а они будут в своем бункере сачковать! Царствуй, лежа на боку! Они там, вишь, будут, значит, груши околачивать, а авангард российского пролетариата им по фигу! Накося, блин, выкуси! – рявкнул он напоследок, ткнув прямо в плешь сидевшему напротив Дронову увесистый заскорузлый кукиш, так что тот в страхе отпрянул назад.
– Извините, я не совсем понял всё, – смущенно промямлил Мияма, у которого от такого афронта даже пропал аппетит. – Почему вы должны вступать в интимную связь с астероидом? Кто будет кого ловить сачком? Почему надо царствовать на боку? Зачем груши околачивать? Что имеет авангард пролетариата в инжире? И какой блин надо выкусать?
– Он просто говорит, что обычно нашим властям оппозиция нужна как мальчик для битья, а чуть запахло кризисом, так сразу мы все у них в игноре. Сами хотят откосить втихую, а тут хоть трава не расти. Народ они глубоко имели в виду. И всех, кто борется за демократические идеалы, тоже. Например, ЛГБТ сообщество, – популярно объяснила Инесса Фукс, для верности крепко взяв соседа за ляжку, укрытую низко свисающей белой скатертью.
– А соо дэс ка… Вот ка-ак! – неуверенно протянул профессор, не вполне понимая, чего от него хочет прогрессивная российская общественность.
– Видите ли, – вмешался, мотнув плешью, Дронов. – Мы, лидеры оппозиции, решили до конца идти с народом. Только куда? Если после столкновения с астероидом народ, можно сказать, исчезнет, а правящая элита спасется, как мы будем защищать его интересы? Без народа-то?! Мы ведь тогда не сможем выполнить нашу историческую миссию, на которую, можно сказать, обречены судьбой. Но мы все, здесь присутствующие, сторонники исторического детерминизма. Мы верим в свое предназначение и готовы продолжить политическую борьбу – исполнить свой долг перед народом или хотя бы перед той его частью, которая выживет после катастрофы. То есть перед теми, кто останется в бункере. Теперь понимаете намек?
– Теперь не понимаю, – честно признался Мияма, отпив не меньше трети бокала. – Но это очень благонамеренно! Так мог бы выразиться Николай Гаврилович. Или даже Николай Алексеевич.
– Благодарю за сравнение с нашими великими демократами, – потупился Дронов. – Мы, конечно, считаем себя их преемниками. Стремимся к тем же идеалам фактически. Страдаем за идею…
– Хватит тень на плетень наводить, Михаил! – снова рявкнул Иваньков, стукнув кулаком по столу. – Пора сказать прямо: нас хотят выбросить на обочину истории, избавиться от лидеров либеральной интеллигенции и несгибаемых бойцов красного фронта раз и навсегда! Все эти продажные политиканы и зажравшиеся олигархи…
Тут оратор запнулся и виновато посмотрел на джентльмена в костюме от Версаче.
– В общем, я хотел сказать, правящая элита. Они все норовят подгрести под себя. И наш электорат, и наши места в парламенте, и наши места в бункере! Да, мы слышали про бункер. И представителям авангарда трудового народа должны быть предоставлены равные возможности! В бункере.
– И Союзу левых сил! – поддержал усатый Парщиков.
– И нашему Фонду Нестяжания! – жарко выдохнул Антон Провальный.
– И партии Апельсин! И ЛГБТ сообществу! – присоединилась Инесса Фукс, добравшись к тому времени под скатертью до заветного места и тем повергнув Мияму в смущение.
– Конечно! – неуверенно ответствовал профессор, пытаясь отстраниться от крепких дружеских пожатий женской руки. – Я вам солидарен, господа. Но чем я могу помогать?
Я не мешаюсь в российской политике.
– Господин Мияма, – неожиданно вступил в беседу джентльмен в темно-синем костюме с малиновым галстуком, сверкнув брильянтовым перстнем на хрустале бокала. – Давайте начистоту. Здесь перед вами цвет нации, можно сказать, пенки и сливки либеральных сил. Да вот и ультралевые с нами. Разве эти люди не заслужили мест в бункере, которых их пытаются лишить? Разве они не посвятили себя народному делу? Но их хотят бросить на произвол судьбы, оставить на улице, как бездомных собак. Неужели мировое сообщество нас не защитит? Неужели японская либеральная интеллигенция не поможет в трудный час своим русским партнерам и единомышленникам?! Ведь мы знаем: вы можете повлиять на этих коррупционеров. Пусть они покупают себе места за любые запредельные цены, но надо же делиться!
