что «нельзя идти против воли народа», отправивший к большевикам сына и сам записавшийся чуть ли не первым. Его примеру последовали многие.
Однако во главе «Южной революционной армии» стоял Антонов-Овсеенко, выпущенный из юнкерского училища подпоручиком, в 40-ом пехотном Колыванском полку короткое время занимавшийся революционной пропагандой, на настоящей войне никогда не бывавший — а не опытные офицеры-маньчжурцы.
— В общем, не думай об этом много, Ворот, — ворчливо сказал наконец Федор, привставая и хлопая Севку по плечу. — И вообще, чего горевать? Наступаем, наконец-то наступаем! Юзовку взяли! А завтра — Луганск!
— Точно? — совершенно по-детски спросил Севка, словно Федор был не свой же товарищ-кадет, а умудренный жизнью старший брат.
— Точно!..
Из дневника Пети Ниткина, январь 1915, Донецкий край.
«…наступление красных было, конечно, полной и совершенной авантюрой. Антонов-Овсеенко со своей „Южной революционной армией“ оторвался от главных сил Южфронта большевиков, эшелонами перебросил пять тысяч пехоты при восемнадцати орудиях и тридцати пулеметах от Луганска к Юзовке, где к нему присоединились подошедшие с востока казачьи сотни „верховых“, всего до пятисот сабель. Внушительная сила, и, как стало известно после допросов пленных штабных, эта самая „Южармия“ намеревалась форсированным маршем пройти от Юзовки прямиком на Елисаветинск. Особый отряд в тысячу штыков выделялся для овладения Мариуполем. После этого, как считал Антонов-Овсеенко, фронт „беляков“ развалится, особенно если удастся разгромить „ставку бывшего царя“ и захватить самого Государя.
При этом сам Южный фронт насчитывал восемь полнокровных дивизий, из них пять — в ударной группировке. Его наступление началось тоже, но не развивалось так быстро, только Южармия, захватив весь возможный транспорт, двинулась по железной дороге.
За что и поплатилась.
Юзовка сделалась для неё огромной мышеловкой. Две Мишени устроил противнику настоящие Канны. Никто не ожидал нашей контратаки; вялое сопротивление наших передовых частей усыпило бдительность красных. Атакованные в Юзовке со всех сторон, большевицкие части в основном побросали оружие. Не все, конечно; упорнее всех сопротивлялись балтийские матросы из „Революционной дружины смерти“…»
Пуля с хрустом ударила в штукатурку, отбила изрядный кусок и Федор Солонов поспешно нырнул обратно за укрытие — коим служил сейчас просто угол кирпичного дома.
— Ну, чего там?
Лев Бобровский с лениво-скучающим видом покуривал длинную тонкую папироску. Мы теперь, мол, господа прапорщики, курим, когда хотим, нет у Двух Мишеней больше над нами власти.
— Ничего не видно, — признался Федор. — Засели в заводоуправлении; там, Бобёр, такие стены, что трёхдюймовка не возьмёт.
— Тогда подождём, — невозмутимо заявил Лев. — Бронепоезд с морскими орудиями должен подойти, пусть он их и накроет. А нам соваться туда нечего. Верно я говорю, господа?
Дюжина бывших кадет первой роты дружно закивала.
Глава VI.4
С формальной точки зрения, Лев был совершенно прав. Добровольческая армия взяла Юзовку, путь на север, к Бахмуту, на северо-восток, к Луганску, и на восток, к Каменской, был открыт. Рано или поздно засевшие в крепких заводских зданиях матросы должны будут или сдаться, или, что называется, «геройски отдать жизни во имя мировой революции».
Так какой смысл атаковать?..
Но, если верны сведения разведки, нам, на севере, на рубеже Северского Донца, развернулся целый Южный фронт красных, движущийся вперёд, хотя и не так быстро, как захваченная врасплох «Южная революционная армия»; а это значит, что засиживаться, задерживаться в Юзовке нельзя ни в коем случае. Сейчас в рядах красных зияет немаленькая прореха; она скоро закроется, там не дураки командуют, решительные люди, раз уж им хватило смелости «порвать со старым режимом» и перейти на службу к новому.
Поэтому задерживаться в городе было никак нельзя. Нельзя было медлить, по одному ликвидируя очаги сопротивления. Надо было закрепить за собой Юзовку и как можно скорее наступать дальше.
— Бобёр, прикрой. Господа, по окнам!..
— Слон, ты че…
Федор махнул рукой и рванул через простреливаемую улицу. За ним — ещё три десятка кадет. Остальные плотным огнём закрыли смотревшие в их сторону окна заводоуправления; стреляли александровцы метко, пули ныряли в оконные проёмы, какой-то матрос из самых храбрых, несмотря ни на что, попытался отстреливаться, неосторожно высунулся — да сразу и обмяк, перевесившись через подоконник и выпустив винтовку.
Двери в заводоуправление, само собой, заперты, забаррикадированы и наверняка там уже наверху лестницы пулемёт наготове.
— Варлам! Подрывай тут всё, и пали, а мы сзади!..
Варлам молча кивнул.
Обойти здание, отыскать неприметное узкое окно, небось кладовая какая-нибудь. Глухо бахнуло, тотчас загремели выстрелы, их перекрыли пулемётные очереди.
Теперь!..
Окно не успели забить наглухо, скорее всего просто не заметили; кадеты ворвались внутрь, вмиг раскидали хлипкую баррикаду подле задней двери. Долго оставаться незамеченным Федор и не рассчитывал — они получили свою минуту, и уже за это следовало благодарить Господа.
Им открылась чёрная лестница, какой ходили уборщики и прислуга; наверху мелькнул силуэт в чёрном бушлате, мелькнул и тут же рухнул, срезанный сразу полудюжиной выстрелов.
Все кинулись наверх.
— Гранаты!.. не жалеть!..
Наступали плотно, били короткими очередями; в каждую раскрывающуюся дверь летела граната.
Матросы не сдавались. Гранаты у них тоже нашлись, и от одной Федора спасло лишь чудо — не слишком опытный в обращении с этим оружием моряк швырнул «колотушку» слишком рано, та подкатилась к самым ногам Солонова и тот пинком отправил её за двери, в очередной кабинет, успев захлопнуть тяжёлую створку.
…И после этого как-то сразу всё кончилось. Швырнувший гранату морячок оказался последним в здании. А весь «отряд смерти», приковавший к себе столько добровольцев — состоял из семнадцати человек.
Все они так тут и остались.
Наскоро поели, всухомятку, хлеба с холодным, только что с мороза, салом. Прискакал верхом Две Мишени, подошли другие части добровольцев — последовала команда следовать на станцию, грузиться в вагоны. К заводоуправлению подоспело тамошнее начальство:
— Ох, ох, вся мебель в щепки!.. Боже, какие убытки, какие убытки!.. — охал худощавый господин в очках и дорогой шубе. — А тела?! Кто будет убирать тела?!..
Две Мишени надвинул коня на господина, навис над ним, перегибаясь с седла:
— Вы и будете. А убытки покроете из своей премии. Она у вас, полагаю, немаленькая.
— А вы тут мне не указыйте, сударь полковник! — окрысился господин. — Кто красных пустил в Юзовку? Кто ко мне же придёт денег просить на обмундирование, а потом — чтобы завод бы работал, металлом снабжал всех, кого надо?..
— Смело, — усмехнулся Две Мишени. — Но вот когда — если — сюда явятся красные, сударь, никакой премии у вас не останется совсем. И, скорее всего, не останется и головы. Равно как и у вашей жены. А уж что сделают с вашими дочерями революционные матросы я боюсь даже произнести вслух. Поэтому не оскорбляйте добровольцев
