Книга Смута - Ник Перумов

Оторопевший господин так и остался смотреть им вслед.

Посаженный в эшелоны 1-ый армейский корпус Добровольческой армии приближался к Луганску. Хотя, конечно, этот «корпус» едва тянул на полнокровную дивизию времен Маньчжурской кампании.

В таврических селах шла мобилизация. Мобилизованным полагалось приличное жалованье, но шла она туго. Богатые хуторяне чесали в затылке, охотно принимали царские банкноты, однако сыновей отпускать в армию не торопились. Несколько лучше обстояло дело с мобилизацией образованной молодёжи, но и выгребать подчистую гимназистов со студентами, особенно сохранившими верность престолу, было нелепо.

Впереди эшелонов шла летучка разведки, следом бронепоезд «Великая Россия», построенный в мастерских Мариуполя. 130-миллиметровые орудия с только-только заложенного крейсера «Адмирал Лазарев» на бронеплатформах в середине состава, испытанные трёхдюймовки в голове и хвосте, две дюжины пулемётов — пока целы рельсы, бронепоезд был сильным противником.

Донбасс исчерчен рельсовыми путями во всех направлениях, разъезды на каждом шагу, почти всегда можно найти обходную дорогу; и зимний стылый вечер александровцы встретили уже на окраинах Луганска.

Здесь тоже дымили монстры чудовищных заводов, тоже поднимались терриконы шахт; но, в отличие от Юзовки, добровольцев ждали. Ждали, несмотря на перерезанный телеграфный провод и стремительные захваты передающих станций.

Окраинные домики рабочих слобод успели занять красные отряды.

«Великая Россия» пропустила пехоту добровольцев вперёд, пушки бронепоезда изрыгнули огонь, там, где перебегали крошечные фигурки людей, встали столбы разрывов.

Но у защитников города тоже имелась артиллерия, и она немедленно ответила. Достать бронепоезд она не могла, но обрушить шрапнели на изготовившихся к атаке добровольцев — вполне.

Две Мишени, поставленный командовать «сборной штурмовой группой», оттянул своих назад.

— Рано!

С бронепоезда тоже заметили дерзкую батарею красных. Недолёт, перелёт, снова недолёт — накрытие!

Федор видел, как взлетают в воздух крыши убогих домиков и невольно подумал — а что с их обитателями? Успели ли убежать, спрятаться?

Или не верили до конца, что их будут обстреливать?

Расчёты морских артиллеристов били точно. После накрытия дали ещё два залпа — и батарея красных замолчала.

— Цепи! Встать! — скомандовал Две Мишени. Сам спешился, сунул поводья вольноопределяющемуся из еслисаветинских гимназистов и пошел впереди александровской роты.

Справа и слева от неё так же шагали сводные роты их ударного полка; полка, который в старой армии не дотянул бы и до батальона.

— Ложись! — зычно крикнул полковник. — Перебежками!

Он словно чего-то ждал. Не было привычного по его же маньчжурским рассказам, как цепи вставали и шли на полыхающие ответным огнём японские окопы, шли до тех пор, покуда хватало мужества. Но под пулемётными очередями никакое мужество не способно защитить хрупкую человеческую плоть.

Первая рота хорошо знала этот приём. Никакой пулемёт не может резать постоянно длинными очередями — очень быстро перегреется ствол, или. ещё скорее, даст перекос патрон в холщовой ленте. Другие добровольцы — не очень, но они быстро подхватили нужное.

Цепь медленно, куда медленнее, чем положено по уставу, приближалась к городской черте. Бухали орудия с бронепоезда, морские орудия не имели шрапнельных снарядов, но и фугасы производили страшное опустошение.

А потом…

Далеко справа, у самого края того, что мог ещё различить человеческий глаз, появились фигурки всадников. Целая конная лава неслась по снежной целине, насколько позволяли силы коней (которых нельзя было утомить прежде времени). Они заходили в бок защитникам города, заходили очень далеко от наступающей пехоты; то же происходило и слева, и тоже очень далеко.

Оборонявшие город стрелки слишком поздно заметили опасность. Цепь добровольцев ещё не успела достичь наспех вырытых в стылой земле окопчиков, когда там, на стороне красных, кто-то забегал, замахал руками, фигуры людей вскакивали во весь рост, оставляя позиции, опрометью бежали вглубь бедных кварталов луганской окраины. «Стрелки-отличники» принялись азартно палить им вслед, словно на охоте, а убегавшие были просто каким-то утками или, быть может, вальдшнепами.

Федор Солонов не поднял оружия. Он не поддавался горячке боя, голова оставалась на удивление холодной. Ему вдруг стало жаль этих беглецов несмотря на то, что они, несомненно, изо всех сил попытались бы его убить и не моргнули бы глазом, удайся им это.

…Цепь добровольцев беспрепятственно заняла оставленные красными позиции. Несколько раненых стонало, прося о помощи; лежало с полдюжины недвижных тел, в глубине же улочек вспыхнула и почти сразу стихла стрельба.

Раненый солдат в серой шинели, плечо окровавлено, винтовка валяется у ног; он тяжело опирался на худую изгородь убогой избушки в два окна.

— У-у-у… — только и выдавил он, когда александровцы проходили мимо.

Дверь в избушку распахнулась, появилась замотанная в платок маленькая сухенькая старушка, подбежала к раненому, запричитала.

Кто-то из кадет сделал движение к раненому, но старушка, шипя, словно рассерженная гусыня, кинулась наперерез, растопырив руки.

— Пош-шёл! Пош-шёл, шкет! Ишь, на увечного вызверился, тать окаянный! Не боюсь я вас, ну, что ты мне, старухе сделаешь?! Стрелять станешь?! Отойди, дай мне раненого прибрать!..

Опешивший кадет даже отшатнулся.

— Ваша сегодня взяла, — не унималась старуха. — Но ничего, будет, будет и у нас праздник!..

— Молчи, дура старая! — гаркнул было Бобровский, но Две Мишени прикрикнул на него, и Лев враз осёкся.

— Ты ошибаешься, — полковник глядел старухе прямо в гневные глаза. — Мы никого не собираемся вешать или расстреливать. И раненого хотели просто перевязать. Но, если ты настаиваешь, бери его. Ухаживай. Никто его не тронет. Что вам про нас наболтали? Что мы всех рабочих и крестьян — к стенке?.. что за бред…

Старуха не ответила, только подхватила раненого, с неожиданной силой почти потащила его на себе к порогу. И уже с крыльца обернулась, вонзила в полковника тяжёлый взгляд, полный злобы.

— Что, добреньким решил показаться, твоё благородие? Не верю я в доброту вашего брата, все вы одним миром мазаны, кровопийцы да бездельники!..

— Для той, кто хочет помочь раненому, ты ведешь себя не очень-то благоразумно, — пожал плечами Две Мишени и отвернулся. — Другой командир на моём месте не был бы так терпелив.

Кажется, даже до этой старой карги что-то начало доходить. Она буркнула на прощание что-то неразборчивое и проворно скрылась за дверьми вместе с раненым.

Александровцы не обыскивали убогие домики, даже понимая, что здесь могут скрываться рассеявшиеся солдаты красных. Тем более, что впереди разворачивались совсем иные события.

…Ворвавшиеся с двух сторон в город конные полки Келлера и Улагая отрезали путь отхода оборонявшимся на окраине красным. Солдаты, недолго думая, побросали оружие, конники — изначально из самых разных полков, как видел Федор, и армейских, и гвардейских, и казачьих и даже кавказских;