* * *
В день отъезда Филиппа дождь перестал, и выглянуло неяркое осеннее солнце. Филипп вышел из гостиницы и прямо на Тверской поймал такси.
До Шереметьева оставалось меньше двух километров, когда таксист, простоватый парень с добродушным лицом, спросил его:
— Куда летите-то?
— В Париж.
Парень удовлетворенно кивнул:
— Я так и подумал.
— Почему?
— А сразу видно!
Филипп промолчал.
— Понравилось у нас?
— Нет.
— Чего так?
— Долго рассказывать.
Филипп смотрел, как раскачивается подвешенный к зеркалу заднего вида брелок — такой же, как тот, который он подарил Наташе за день до ее отъезда.
— Чего смотрите? — осклабился парень. — Понравился?
— Понравился.
— Так это ж ваш, французский! — воскликнул тот, словно удивляясь, как может нравиться столь легко доступный предмет. Филипп не ответил.
Мне его одна красивая баба подарила, — парню явно хотелось поговорить. И добавил убежденно: — У вас таких баб нет. Такие только в России водятся.
Филипп внимательно посмотрел на него:
— Как ее зовут?
— Кого?!
— Эту… бабу.
— Ну откуда я знаю? — Парень рассмеялся. — Я ее вез…
— Как она выглядела?
Парень дико посмотрел на него.
— Пожалуйста, — акцент его стал резче, — я вас очень прошу, скажите, как она выглядела?
Филипп вынул из кармана бумажник и трясущимися руками начал доставать деньги.
— Вы чего? Не надо. Ну вы даете!.. Я так расскажу.
Парень, улыбаясь, постарался как мог описать Наташу. Когда Филипп услышал: "Такие еще у нее кудряшки на шее, вроде как рыжие…", — сердце у него отчаянно забилось. Парень продолжал:
— Денег у нее не было. Расплатилась она, знаете, как? Часики дала такие классные…
— Черные, в форме ромбика?
— Да вроде…
— Они у вас?
— Не, я их ей назад отдал. Жалко мне ее стало. За это она мне эту штуковину и подарила.
— Почему жалко? — У Филиппа бешено стучало сердце.
— Так сын у нее вроде наркоман.
— Откуда вы знаете?
— Я ее в диспансер возил. Она мне сама сказала.
— Когда это было?
— Так вскоре после майских праздников.
— Везите меня в этот диспансер.
Парень опять дико посмотрел на него:
— А как же самолет-то?
— Неважно. Поехали.
— Так я вам тогда лучше дом покажу, где она живет. Я ее от дома возил, а потом опять домой.
— В Сивцевом Вражке?
— Ну.
— Она там больше не живет.
— А чего в диспансере-то делать? Диспансер районный. Если она переехала, то теперь в другой диспансер ходит.
— Все равно. Я спрошу.
— Так кто вам там чего скажет? Там матери родной никто ничего не скажет. А вы… иностранец.
За что вы так иностранцев не любите?
— Так кто вас знает, что у вас на уме? Вон американцы…
Филипп не слушал. Его мысли были сосредоточены на одном — последний шанс. Последний шанс, который судьба подбросила ему в лице этого разговорчивого парня.
Машина развернулась и быстро покатила к Москве.
— А вы чего, знаете ее? — спросил таксист.
— Да, — ответил Филипп и, помолчав, добавил: — Это моя жена.
Через полчаса машина остановилась около невзрачного строения желтого цвета.
— Подождите здесь, — Филипп стремительно бросился из машины.
Войдя в здание, он увидел длинный коридор, по обеим сторонам которого вдоль стен, покрашенных зеленой масляной краской, сидели люди в ожидании приема. Справа, перед регистратурой, освещенной лампами дневного света, стояла небольшая очередь. Он встал в очередь за молодым человеком в кожаной куртке и стал терпеливо ждать. Подойдя к окошку, он наклонился и увидел толстую женщину в белом халате и чепчике с завязками, которые болтались у нее по плечам. Филипп вежливо поздоровался и сразу почувствовал, что у него, как бывало всегда, когда он волновался, резко усилился акцент. Толстая регистраторша подняла глаза и в изумлении уставилась на него: такие птицы не часто залетали в их диспансер.
— Я вас слушаю, — строго сказала она.
— Пожалуйста, помогите мне, я вас очень прошу… — быстро проговорил Филипп.
— Что случилось? — отшатнулась регистраторша.
— Несколько месяцев назад в ваш диспансер обращалась женщина по поводу своего сына. Мне необходимо ее разыскать. Может быть, у вас есть какие-нибудь данные о…
Она перебила его:
— Мы справок не даем.
— Пожалуйста, выслушайте меня. У меня билет на самолет, — Филипп полез во внутренний карман плаща. — Вот, я должен был вылететь сегодня в Париж, но только что совершенно случайно узнал, что она обращалась в ваш диспансер, и…
— Я вам еще раз повторяю, мы справок не даем.
— Мне нужен только адрес. Или номер другого диспансера, если она больше не числится в вашем. Пожалуйста. Я готов заплатить, сколько вы скажете.
— Слушайте, здесь диспансер, а не адресное бюро.
— Я там уже был, там данных о ней нет…
— Чего же вы от нас хотите? Я же объяснила…
Филипп, начинавший терять терпение и вместе с терпением последнюю надежду, открыл рот, чтобы, спросить, в каком кабинете принимает бывший Наташин врач, и вдруг услышал за спиной резкий голос:
— Что здесь происходит?
Филипп обернулся и увидел высокого пожилого человека в белом халате. Толстая регистраторша плаксиво сказала:
— Аркадий Николаевич, невозможно работать!
Филипп обратился к нему:
— Простите, вы врач?
— Да, в чем дело?
— Мне надо с вами поговорить, — и быстро добавил, заметив его нетерпеливый жест: — Я займу у вас не больше пяти минут.
Аркадия Николаевича ждали больные, но что-то во взгляде этого иностранца заставило его согласиться.
— Ну, хорошо, идемте.
Они поднялись на второй этаж и вошли в кабинет.
— В мае этого года, — начал Филипп и опять почувствовал, как усиливается его акцент, — в ваш диспансер обратилась женщина по поводу своего сына. Ее зовут Наташа Лиевина.
Доктор внимательно посмотрел на него:
