ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
Эта история началась 28 февраля 1994 года, в тот день, когда из Парижа позвонила Лена Кораблева, ее лучшая подруга.
— Мама, возьми трубку — межгород! — крикнула Наташа из ванной и через минуту услышала голос Зинаиды Федоровны:
— Наташа, скорее! Париж!
Наташа бросилась к телефону, на ходу вытирая полотенцем мокрые волосы.
— Алло, Ленка, это ты?
— Наталья, привет! Как ты там? Я соскучилась до ужаса!
Её голос доносился через эфирные помехи и казался чужим.
— У нас все в порядке! Сама-то ты как?
— Все было бы прекрасно, если бы не мерзкая погода: вторую неделю льет дождь…
— Что ты мне про погоду? Ты про себя расскажи.
— Я же говорю: все отлично! Как там мой жилец?
— Нормально. Платит аккуратно — я только вчера с ним встречалась.
— Отлично! Я как раз по этому поводу тебе и звоню. Значит, так. Ты эти деньги в банк не клади…
— Как это? — перебила Наташа. — Я дома боюсь их держать! Во-первых, не дай Бог, ограбят, во-вторых, у меня у самой — ни гроша. Боюсь, как бы не ограбить самое себя — мне потом в жизни с долгами не разделаться!
— Что, совсем плохо?
— Не спрашивай! Зарплату задерживают, живем на мамину пенсию, так что, сама понимаешь… Сережке нужны были ботинки, так пришлось у Татьяны занимать.
— У Татьяны? Это с работы, что ли?
— Ну да.
— А бывший муженек?
— Ты же знаешь, я никогда ни о чем его не прошу! — с досадой проговорила Наташа.
— Ладно, про твою жизнь я все поняла. Теперь слушай: деньги в банк не носи — иди в ОВИР, оформляй загранпаспорт, покупай билет, и через два месяца жду тебя на неделю в Париж. Ты что, на какие шиши?
— Ты не поняла. У тебя когда день рождения?
— Уже забыла? Четвертого мая.
— Как раз и не забыла: паспорт и билеты — это подарок. Жить будешь у меня, прокормиться вдвоем — не проблема. Как только получишь паспорт, вышлю приглашение. И Татьяне долг отдай.
— Ты что, разбогатела?
— Брось, пожалуйста! Могу я раз в жизни лучшей подруге на день рождения подарить какие-то паршивые пятьсот долларов?
— Ты что, уже разревелась?
Наташа положила трубку и задумалась.
— Что с тобой? — спросила Зинаида Федоровна, входя в комнату. — Что-то случилось?
— Ленка приглашает меня в Париж… За ее счет.
— Да что ты! — Зинаида Федоровна всплеснула руками и села на старый кожаный диван. — Ну так поезжай… Когда еще представится такая возможность?..
— Неудобно, — пожала плечами Наташа. — У Ленки маленькая зарплата и командировка скоро кончается… И потом, в чем я поеду? У меня же ничего нет…
— В сером костюме…
Наташа поморщилась.
— Мам, я ношу его третий год… Он уже как тряпка. Впрочем, он и был-то…
— Давай что-нибудь купим! Платьице какое-нибудь…
— Лучше уж тогда джинсы. И кроссовки. Мои уже совсем развалились, а там придется много ходить…
— Вот именно! Ты же нигде не была!.. Бог с ними, с тряпками. Лучше подумай о том, что своими глазами увидишь Лувр, Нотр-Дам…
— Елисейские Поля!
— Может быть, Лена отвезет тебя в Версаль? Или Фонтенбло? У нее есть машина?
— Да что ты! Откуда!
— Ничего, съездите на автобусе! Туда же, наверное, ходит что-нибудь?
Наташа улыбнулась.
— Мамочка, конечно, ходит! Я даже думаю, там не надо стоять в очереди за билетом… как на Щелковской!
Наташа повесила полотенце на спинку стула и принялась расчесывать волосы, лихорадочно соображая, как поступить.
Туфель у нее тоже не было. Вернее, были, но старые и совершенно не модные — ехать в таких в Париж просто неприлично. Можно было бы, конечно, спросить Татьяну, срочно ли ей нужны деньги и, если нет, подождать немного с возвратом долга и купить новые? Все-таки Париж?.. Или, если повезет, Татьяна под это дело даст еще? Тогда можно было бы позволить себе маникюр и…
Наташа тряхнула головой и пощупала волосы — они были еще влажные — и принялась снова яростно тереть полотенцем. «К черту маникюр, к черту туфли! Поеду в чем есть и какая есть… Главное, увижу Париж… Повидаюсь с Ленкой… На неделю забуду о своих проблемах… А подарки? Надо же привезти что-нибудь Сереже… И маме… Господи, хоть бы немного денег!..»
Зима подходила к концу. Днем ненадолго вылезало неяркое февральское солнце, и огромные, покрытые черным налетом сугробы во дворе их дома на Сивцевом Вражке понемногу оседали. Сосульки под крышами угрожающе таяли, а по трубам, пугая прохожих, время от времени с грохотом обрушивался лед.
Сережа опаздывал: до звонка оставалось около пяти минут, но он не торопился — написать контрольную по химии шансов не было все равно. Может, прогулять?.. Тогда химичка потребует записку от матери или вкатит пару, и тогда мать не пустит на дискотеку, а они с ребятами договаривались пойти… Впрочем, в кармане все равно было пусто, а без денег там делать нечего. Тоска…
Тут он подумал, что можно было бы позвонить Дмитричу — сказать, что мать едет в Париж, и под это дело попросить денег ей на прикид. Может, он и даст, потому что, когда они виделись в последний раз, он что-то такое говорил… Если даст, он немного возьмет себе — мать все равно ничего не узнает, она с отцом никогда не разговаривает. Почему все-таки они разошлись?.. Мать красивая, даже сейчас, а ведь ей уже тридцать три. Если ее еще малость приодеть… А Дмитрич… Дмитрич — настоящий мужик…
Сережа вряд ли сумел бы объяснить, почему он никогда не называет его отцом, ни тем более «папой», а за глаза говорит: «Дмитрич» или «Ю. Д.». Тот был действительно «настоящим мужиком»: в нем чувствовалась сила, которой, как казалось Сереже, так часто не хватало ему самому, но, главное, Дмитрич был голова: он был прекрасным химиком и заведовал лабораторией в большом институте. Правда, он почему-то ни разу не предложил Сереже помочь, хотя тот и говорил, что у него с химией проблемы, но ведь он так занят?..
Впрочем, отец и не обижался — Сережа как-то заметил, что он тоже избегает называть его по имени, а говорит просто «Знаешь…» и «Понимаешь…». Наверное, они еще не привыкли друг к другу: ведь они встречаются немногим больше года. Может, это придет?.. Сереже так хотелось, чтобы отец на прощание пожимал ему руку чуть с большей теплотой…
