но, видимо, слишком резко, потому что она взвизгнула и закопалась мне головкой в сгиб локтя. В следующую секунду она уже жевала рукав моего платья, снимая напряжение в позвоночнике и шее, с каждым движением челюсти.
Я заговорила вымышленным голосом.
– Ты говорил с «Истон Гроув»?
Я сама не узнала свой голос. Точно певчая птичка в золотой клетке. Актер на читке сценария. Арт поглаживал пальцами позвонки у нее на хребте. Каждый бугорок – как прорастающая из мяча для регби луковичка.
– Она как ходячий динозавр, – пробормотал он. – Ископаемое, живое ископаемое.
Сердце подпрыгнуло к самому горлу, и вместо слов у меня вырвался глухой стук. Арт повернулся к Нат лицом, изучая кончиками пальцев все эти взгорья, потом провел руками по бокам и к самым бедрам, прогибаясь под ее весом. Выпуклость колена, ножка, все как у меня. Ноготки на пальчиках ног.
В ту же секунду мне представилась картина: Нат на хирургическом столе, рассеченная надвое, и Арт над ней заносит жертвенный скальпель. Он врезается глубоко, прямо между грудей, и тащит, тащит, тащит лезвие на себя, как будто вспарывает брюхо извивающейся рыбы, а потом разводит в стороны влажные губки животика. И ныряет, молитвенно сложив ладони. Залезает в Нат по самый пояс, и возится там, извивается влево и вправо, а потом вылезает, весь черный и лоснящийся, держа в руках пульсирующую красную массу, обычную массу. А в это время Нат размахивает ножками в воздухе и смотрит на него его же собственным лицом, его глазами, а посредине сразу за челюстями – разверстая дыра, властно жаждущая вобрать в себя палец.
Но здесь, на лестнице, Арт был готов ее расцеловать.
– Она – это мы, замурованные в янтаре.
Он сжал ее тельце, продавливая пальцами, как зондами, толстую жировую прослойку.
– Живое ископаемое.
Нат запрокинула голову к шее и захрипела.
Как будто крикнула «Нет».
19
В детстве мама играла со мной в одну игру. Стоило мне заболеть и пропустить школу, она заставляла меня каждый час, без исключений, есть по фрукту – с того момента, как вставала рисовать, и до самых сумерек.
Поначалу я спокойно и бездумно поглощала сахар, не обращая внимания, даже если персиковый сок стекал впустую по подбородку – ведь я знала, что очередное лакомство уже на подходе. Но к середине дня в меня уже не лезло. От каждого укуса мне ломило зубы, а в животе жгли кислоты. Сладость сменялась горечью.
– Давай, еще кусочек, и тебя уже ничем не сломишь, – говорила она, выдувая струйки дыма, точно волшебница. – Не прекратим, пока ты у меня не забегаешь, как заведенная.
Я воспринимала это как игру, даже через боль. Мы с мамой против вируса. Она боялась вируса и пошла бы на все, лишь бы поскорее одолеть его, пресечь на корню. Даже когда я притворялась больной, мама все равно совала мне фрукты. Даже если знала, что мне просто не хочется в школу. И неважно, болела я или притворялась больной, чем скорее я поправлялась, тем больше она меня пичкала.
– Наша взяла! Еще. Еще!
Ее рыжие кудряшки плясали на плечах.
– Еще кусочек, Нора, и ты будешь жить вечно. Уж я об этом позабочусь.
Вскоре после нашего разговора Арт поплелся в постель, оставив меня на лестнице одну. Я крикнула ему, что скоро приду.
Когда свет наверху погас и наступила тишина, я выждала пару минут и достала из сушильного шкафа запасное одеяло, купленное для гостей, которым мы так и не пользовались. Я принесла его в гостиную, выключив по дороге все лампы. Нат, конечно же, пошла за мной и разлеглась на полу, пока я заправляла себе импровизированную постель. Подушки я так и не нашла, и в ход пошло лоскутное одеяло, которое я скатала и подмяла у диванного подлокотника. Дождь так и хлестал в окно, как будто кто-то шептал: «Ч-ш-ш-ш, ч-ш-ш-ш, ч-ш-ш-ш».
Я вся закуталась в одеяло, схоронившись под хлопковым облаком, но чего-то не хватало, и я выпростала руку, обвив ею головку Нат. Она все еще тут, все так же тяжело и медленно дышит. Поигрывая пальцами по одеялу, я ее подманила, и она легла мне под бок, оттеснив меня к диванным подушкам. Лоскутное одеяло пахло дымком и свалявшейся шерстью, но еще я чуяла в нем Обри, слабую нотку ее лилейных духов.
Не знаю, как я заснула, но я поспала. Я хотела быть с Нат и, положив ей пальцы на шею, будто ощущала связь со всем миром. Даже годы спустя я порой лежала в постели и чувствовала, как будто стоит кому-то моргнуть – и я тоже моргну. Краски, стремления, проклятия и ругательства – все, о чем кто-либо думал, мелькало у меня перед глазами, но стоило ухватить какую-то мысль, удержать ее, как кинопленка будто ускользала из рук. В итоге я всегда засыпала, теряясь в сонме голосов, и гомон их затухал, обращаясь в ничто, как будто гасишь лампу. Только был яркий свет дня – и вот уже темнота, пустота. Я никогда не могла и не смогу заставить себя осознать, что мы наделали.
Новогоднее утро насильно вытолкнуло меня в этот мир. Не успела я открыть глаза, как мои внутренности залило горящее пламя нового дня, чуть не выворачивая мне кишки наизнанку. Пошевелить хоть пальцем, приоткрыть глаза означало принять его, и лежала неподвижно и тянула время.
Я, не глядя, протянула руку, чтобы нащупать Нат, но пальцы лишь прошлись по ковру. Недоумение, испуг – и я вскочила на ноги, рыская глазами по комнате в поисках Нат. Не мог же Арт уже уехать и забрать ее. Просто не мог. Не стал бы.
Почти не дыша, я крадучись обыскала весь первый этаж, мельком проверив, заперта ли передняя и задняя дверь. В голове все плыло, и мозг не поспевал за мной, когда я пулей взлетела по лестнице и ворвалась в спальню.
Не знаю, что я там ожидала увидеть. Смятую постель, запечатанный конверт на подушке? Или следы борьбы – иссеченные следами крови подушки, повсюду – клочья набивки, парящие в воздухе. Может, даже вырванный ноготь или красную лужицу, уже засохшую по краям.
Но вместо этого под простынями лежал Арт, как и был – в одежде и очках. Раскрыв рот, он заглотил не заправленный край одеяла. Нат лежала рядом и спала, растянувшись у него за спиной. В тот момент кровать как будто рассекло напополам кошмарное зеркало, а тела по обе стороны и не подозревали, насколько их жизни друг от друга зависят. Снимешь кожу, и они сольются в одну клейкую массу. И бугорок на кровати был одновременно Артом и Нат, одним целым, как и было задумано.
Какое-то время я стояла на
