привезли третье ovum organi, я уже не знала, чье личико хотела видеть больше – какой из двух моих малышек. Но и новая была совсем другая, мех – снежно-белый в черную крапинку, как у полярной совы. С первого же дня я взяла ее на руки и стала кормить молоком из бутылочки, поглаживая ее щечку, пока та пила из резиновой соски.
Наверное, лучшее, что я могла сделать в жизни – это производить на свет невинных созданий со склонностью к такой безграничной самоотверженности. Я всегда с нетерпением ждала каждую новую встречу. Гадала, на кого она будет похожа, что из нее выйдет. Надеялась когда-нибудь увидеть огненно-рыжие кудри. Все мои заботы были о моих малышках, и с годами мне все меньше и меньше хотелось выходить из дома. К счастью, «Гроув» устроила так, что я могла работать из дома, а повышения все равно шли одно за другим, как по часам. Может, это постарался отдел развития «Истон Гроув», замолвил за меня словечко, но я уверена, что без моих личностных качеств я бы не получила такие высокие должности.
Вот только меня это уже не волновало. Взгляд мой устремился вовнутрь, и в конечном счете в «Истон Гроув» махнули на меня рукой. Они перестали названивать, перестали давить. Раз уж я позорно провалилась и не стала живым доказательством эффективности их программы, так пусть уж лучше я останусь в тени. Команда пресс-службы могла заявить обо мне что угодно, я бы не возражала. Я исчисляла наши личные победы тем, что говорила правду. Подсчитывала все наши ova organi и напоминала Арту, скольких мы уже поглотили. Как наш особый ритуал. Что ни день, я трогала себя в укромных местах, чтобы ощутить чужие части, ставшие частью меня. Признательная за свои составляющие. А еще напоминала Арту, что мы уже не чистые и непорочные, что мы теперь – сложные существа.
Пару недель назад я нашла завалявшийся под кроватью журнал. Старый, сорокалетней давности выпуск еще с тех времен, когда «Истон Гроув» то и дело мелькала в новостях в связи с кое-какими темными делишками. Заголовок первой полосы обвинял персонал в недобросовестном отборе членов по весьма сомнительным критериям, которых они не обнародовали. Например, исходя из ранимости, впечатлительности, уступчивости кандидата. Меня это так рассмешило. Ни Фиа, ни Нейтан – никто не мог заставить меня сделать что-то против собственной воли. Я не хотела покорять весь мир. Осознание пришло не сразу, но в конце концов я поняла, что на самом деле мне хотелось просто закопаться в теплое местечко и никогда оттуда не вылезать. И я добилась своего, а они – нет.
В новостях теперь уже никто не говорит об участниках этой программы. С тех пор как в «Истон Гроув» начался период раздробленности, они все время как бы извинялись, не принося извинений, и перестали принимать новых членов. Перестали звать на очные приемы, держали всех нас на расстоянии. Сначала звонки, потом письма. Ничто не вечно, но куда они все подевались?
Взяв ножнички, я искусно срезаю четыре клапана – меры предосторожности – спереди на коробке и постепенно раскрываю пластины, как лепестки цветка. Потихоньку, потихоньку, не спеша. Мне не к спеху, времени у меня хоть отбавляй. Слышит ли она мои рассказы о том, как она появилась на свет? И отчего этот дом заменит ей целый мир? Я расскажу ей вновь, уже качая ее на руках.
На улице ночь, и в комнате сейчас темно, как в норе под землей. Стоит мне склонить голову, и я уже вижу забившийся в дальний уголок пещерки комок серой шерсти, свернувшийся калачиком, как аммонит. И на меня оглядывается личико с карими глазами, прямо как у меня, с моим вздернутым носиком и робкой улыбкой. Это мое последнее ovum organi, и похоже оно на меня.
Столько лиц прошло у меня перед глазами, но я переживу всех моих детей.
