У Нат были его глаза и губы, его привычка теребить мочку уха. Она любила книжки и фокусы. Она унаследовала его черты и переняла его жесты. Она была ему как дочь. Своих детей у нас не будет, это прописано в договоре. Зато у нас будет она. Наша плоть и кровь.
Арт откашлялся.
– Это временные меры. Ей стало плохо на чердаке. Мы отдадим ее в инкубатор, когда будут деньги.
Ярость. Я прямо закипала от ярости. Им-то какое дело? Адам, Марго, остальные – какая им разница? У них же не было ovum organi, им этого не понять. Как они смеют говорить все это при ней, ей в лицо? Они захватчики, непрошеные, незваные, мерзкие. Грязные. Марают все темными мыслишками. Портят, пачкают, пакостят.
Я будто взмыла в воздух на столпах горячего воздуха, сметая их на своем пути пылающими руками, словно докрасна раскаленное в плавильне железо. Я могла бы сгрести руками сотни людей и выдворить их всех с лица земли.
– Вон. ВОН ИЗ МОЕГО ДОМА.
Марго уже стояла под лестницей, напяливая шпильки и засовывая в шоппер тапочки Джорджи. Джаспер стоял у выхода, уставившись на лестницу, где Арт возился с Нат, пытаясь затащить ее обратно наверх. Я растолкала их всех и с размаху отворила дверь в холодную ночь. Под порывистым ветром в дом летели пули дождя. Марго без оглядки выскочила за порог. Властным толчком в плечо Адам выпихнул Джаспера на улицу.
– Задумайся над этим, Артур, – крикнул Адам в сторону лестницы.
Бип-бип – и машина открылась. Взревел мотор. Всхлип.
За мной стояла Роза в крепких объятиях Майка. Вся в слезах, она сияла, словно зеркало, а губы у нее скривились, обнажая десны. Щеки испещряли вмятинки в форме полумесяцев. Сквозь пальцы она впилась глазами в Нат, лихорадочно моргая, будто пытаясь сморгнуть страшный сон.
– О, Нора. Это же просто ужасно. Я даже не знала. – Роза визгливо всхлипнула. – Она же вылитая ты.
Она покачнулась, и вот уже Майк повел ее к выходу. Она зажала рот рукой, впившись зубами в ладонь.
– Как ты могла? Как ты могла? Как ты могла?
И вот мы остались одни. А там уже куранты пробили полночь. И фейерверки наполняли ночную вселенную огнем и дымом.
18
Как ты могла? Как ты могла? Как ты могла?
А как иначе?
Арт стоял посреди лестницы, кивая головой на дверь и беззвучно шамкая губами. За ним на лестничной площадке из-за перил выглядывало личико Нат: рот приоткрыт, язык высунут – почуяла ледяной сквознячок.
Я накинула цепочку в паз и проверила дверную ручку – раз, два, три. Я хотела кинуться к Нат, защитить ее от внешнего мира. Первым порывом было убедиться, что она не расстроилась и знает, что здесь ее любят. Она понимала язык, я это точно знаю. Она говорила со мной, бормотала что-то в ответ.
Я подогнула ноги ступенькой или двумя пониже и, потянувшись к Арту, обхватила руками личико Нат. Я закрыла глаза, и ее лицо стало лицом Арта. Я знала их не хуже их самих. Ощупывала пальцами кожу, такую гладкую, вот нос с горбинкой, а вот острый подбородок, усеянный колкой щетиной. Его скулы. Большими пальцами я гладила губы, такие мягкие, что их просто не могло быть на свете, а выше – глаза Нат, широко распахнутые, как будто так она лучше слышала. Я глубоко вздохнула – и она вслед за мной, глухо и хрипло.
Как кости в банке. Крылья мотыльков по бумаге.
Да, ее лицо – это его лицо, но оно уже надломилось. Ведь у нее отняли зуб. И я не могла на нее смотреть без жгучего стыда за то, что я это вообще допустила. Нет – за то, что даже не подозревала о случившемся.
Арт все еще стоял рядом на лестнице, глядя на дверь. Я взяла его за руку и сжала ее.
– Арт, сядь со мной. Теперь мы только вдвоем.
Арт поднял на меня пустые глаза.
– Я не хотел, чтобы они уходили. Я не хотел, чтобы они ушли.
Я потянула его за руку, усаживая рядом с нами.
– Посиди с нами.
Он весь осел и повалился на колени, позволив мне взять его руку и водить ею по широкой белой спинке.
– Почему они ушли? Мы правда такие ужасные люди? – он пролепетал это вполголоса, на выдохе.
Я видела его чуть ли не до самых капилляров, настолько все замедлилось. Я погладила его по щеке.
– Артур. Как ты мог взять ее зуб?
– Я не успел им ничего объяснить. Я не сказал им, что болен.
– Ты чувствуешь ее? Внутри?
– Я ничего им не рассказал.
Он уже ушел в свои мысли, и я не могла до него достучаться. Я приложила руку к его щеке.
– Они все знали, Арт. Я уверена.
Но нет, нет. Он не болен. Не по-настоящему. Не в том смысле болен. Еще нет.
Слишком рано. Он бы мне рассказал.
– Арт, что происходит? – голос у меня задрожал.
– Помнишь, я говорил, что мы идеально биосовместимы для ovum organi? – сказал он и сжал руками локти. – Она не только твоя, но и моя. И сейчас она мне нужна. Вы мне обе нужны.
Арт многим пожертвовал – оставил позади жизнь в Висконсине, все ради биологически совместимого партнера. Он говорил, что хочет вырвать из жизни время, проведенное в США, и отбросить как неизлечимо больную конечность. А теперь ему придется срезать еще кусок жизни, лишь бы спастись самому. Все это время Арт был как открытая рана, а я смотрела и не видела. Он всегда казался мне пугающе, до боли знакомым. Еще когда я в первый раз увидела его в приемной напротив, и потом, когда наблюдала, как он порхает по коридорам, весь в ярком, как птица, – я знала, что это был он. Он много улыбался, и это меня успокоило. Но стоило ему меня обнадежить, и вот он уже просит отплатить ему той же монетой.
– Нора, я тебя люблю.
Он хочет, чтобы я ответила ему тем же. Совсем как ребенок, вот только он уже не маленький. Я прекрасно сознавала, что передо мной взрослый мужчина, который вот-вот переступит черту, и отступать нам уже будет некуда. Я не сказала в ответ эти три главных слова. Их больше не было в моем сердце. Арт судорожно вздохнул и крепко зажмурил глаза.
– Меня положат через пару дней. Уже, – прошептал он. – Но я ненадолго. Не волнуйся, я скоро вернусь, даже оглянуться не успеешь.
Холодные губы прильнули к моему лбу, и третьим глазом я проникла ему в самую глотку, выискивая изъян, неисправность. Неужели увядание? Может, еще в США началось? Наверное, еще ребенком игрался в комбинезонах родителей и, вымазавшись в химикатах, вечно забывал помыть руки? Я притянула Нат к себе,
