с гордостью сказал Оуэн, когда мы направились к выдаче багажа.
— Я тоже, — подхватила Аделаида. — А еще мы ходили в походы, спали в палатке и гадали на судьбу!
— Правда?
— Да. Моя судьба очень хорошая. Я стану богатой и знаменитой.
— Она этого не говорила, она просто сказала, что тебя покажут по телевизору, — возразил Оуэн. — Ты могла бы быть, например, ведущей прогноза погоды или кем-то скучным.
— И что же она тебе сказала? — я легонько толкнул сына локтем.
— Я собираюсь путешествовать по миру, — объявил он. — Может быть, пилотом.
— Прекрасно, ты сможешь летать со мной на моем самолете, — сказала Аделаида.
Я усмехнулся. — Я так рад, что вы вернулись.
Возможно, когда близнецы снова будут дома, я буду настолько отвлечен делами отца, что у меня даже не останется времени скучать по Веронике.
По крайней мере, я на это надеялся.
Когда мы вернулись, она была на кухне, готовая с огромными улыбками и объятиями к приходу детей. — Вау, посмотрите на себя, ребята! Я завидую вашим загарам! Вымойте руки, а потом садитесь за стол и расскажите мне обо всем. Я слышала, вы показывали свои танцы на чечетке, пока были там.
Но она едва взглянула в мою сторону. Так было весь день.
Сегодня утром она рано выскользнула из постели, оставив меня одиноким и разочарованным. Когда я спустился приготовить кофе, ее нигде не было, но минут через двадцать она трусцой подбежала к подъездной дорожке и начала разминаться во дворе.
Я подумал о том, чтобы пойти туда и убедиться, что у нас все в порядке — это было совсем не похоже на нее, когда она заглядывала ко мне в постель, — но потом решил, что ей, вероятно, нужно личное пространство. Я бы спросил, как у нее дела, когда она зайдет выпить кофе.
Но она не пришла. Вместо этого она сразу поднялась к себе домой.
Вернув машину Ксандера и забрав свой грузовик, я направился в гараж, чтобы поработать. В конце концов она появилась в дверях гаража, выглядела такой милой и красивой, что у меня физически болели руки, чтобы обнять ее.
— Вопрос, — сказала она. — Я нашла в подвале медленноварку. Могу ли я использовать ее, чтобы приготовить сегодня ужин?
— Конечно. Ты можешь использовать все, что захочешь. Что мое, то твое.
— Хорошо. Спасибо. Я приготовлю ужин к тому времени, когда ты вернешься из аэропорта. — она улыбнулась мне, прежде чем идти в дом, но это выглядело странно безлично. Как будто то, что произошло между нами, ничего для нее не значило.
Теперь я наблюдал, как она передвигается по кухне, гораздо более уверенная в себе, чем раньше, накладывает курицу на булочки, раскладывает капустный салат по тарелкам, смеется и разговаривает с детьми, излучая весь свой свет в их сторону.
А я завидовал своим собственным чертовым детям!
Разозлившись на себя, я отнес их чемоданы в комнаты, выкинул все грязное белье в корзины, убрал обувь в шкаф, а зубные щетки — в ванную. Затем я изучил себя в зеркале, с ужасом увидев две морщинки между насупленными бровями.
Я пытался заставить мышцы лба расслабиться, но эти морщины никак не хотели исчезать.
— Папа! — позвала Аделаида, поднимаясь по лестнице. — Ужин!
— Иду. — но прежде чем спуститься вниз, я вошел в свою спальню и поспешил к кровати. Поднял подушку, которую она использовала. Поднес ее к лицу и вдохнул.
Она ни в коем случае не выходила из моего организма.
.
Так продолжалось всю неделю.
В понедельник она и дети вернулись к своей рутине — лагерь, работа по дому, занятия, досуг. Я наблюдал, как они приходят и уходят, слушал об их совместных приключениях, когда укладывал детей спать по ночам, молча терпел обеды, во время которых они втроем разговаривали и смеялись.
Мы никогда не оставались наедине. Я не был уверен, специально ли она меня избегает или еще что, но каким-то образом нас с ней никогда не было в доме, когда детей не было. Она не заглядывала в гараж, чтобы поболтать. Если она проходила мимо меня по подъездной дорожке или в коридоре, а детей не было видно, она не смотрела мне в глаза и уж точно не подходила настолько близко, чтобы задеть меня рукавом, когда проходила мимо. Я больше не видел, чтобы она надевала мои рубашки или шляпу.
Казалось, она прекрасно обходится без меня, а я сходил с ума.
В пятницу вечером она вышла на улицу в этой чертовой красной мини-юбке. Всю ночь я, как глупый ревнивый муж или нервный отец, следил за ее фарами из переднего окна. Когда я наконец увидел их около одиннадцати вечера, то быстро схватил свое пиво и побежал сидеть у костра, как будто всю ночь отдыхал там.
Она прошла по подъездной дорожке и направилась к лестнице в гараж, не заметив меня.
— Эй, — позвал я.
Она испуганно оглянулась на меня. — О! О. Привет. Я тебя там не видела.
— Тебе было весело?
— Да.
— С кем ты была? — спросил я, зная, что это не мое дело.
— С Ари.
Меня охватило облегчение. — Куда вы пошли?
— В винный бар под названием Lush.
— Никогда там не была.
— Там мило. Тебе стоит сходить туда как-нибудь. — она окинула взглядом свою квартиру, словно ей не терпелось уехать от меня.
— Вы были вдвоем?
— Да.
— Видела кого-нибудь из знакомых? — например, чертова Дэниела? Я все еще не забыл парня, с которым она танцевала в "Сломанной спице".
— Несколько человек. Бубба и Виллин Флек. Твоя тетя Фэй и ее подруга. И Ари познакомила меня с некоторыми людьми.
Мужчины или женщины? Я хотел спросить, но знал, что не могу. Мой взгляд блуждал по ее белокурым волнам, алым губам, длинным ногам под маленькой красной юбкой. Я крепко сжал бутылку пива. Желание прикоснуться к ней было почти нестерпимым.
Скажи что-нибудь, идиот. Не дай ей уйти.
Но я ничего не мог придумать, и через минуту, когда в темноте стрекотали сверчки, она пожелала мне спокойной ночи и поднялась в свою квартиру.
Я смотрел, как зажигается свет, и видел, как она подошла к окну. Она на мгновение замерла, глядя на меня сверху вниз. Я долго тянул пиво. Затем она опустила штору и исчезла за ней.
Мне захотелось разбить бутылку о бетон.
Поднявшись на ноги, я пошел в дом, злясь на себя, на нее, на весь мир. Я лег в постель, не желая даже смотреть на ее сторону кровати. Я сменил простыни, но
