меня в жизни получилось бы что-нибудь помимо… всей этой интернет-чепухи.
— Ты чего! Ты ведь популярна. Все об этом мечтают.
— Я не мечтала. Ни секунды. Оно как-то само получилось. Я рисую, потому что люблю рисовать, потому что это нравится людям, и потому что приносит мне деньги. Но не потому что я хочу быть популярной.
Немного помолчав, Тамара сказала:
— Я подпишусь на тебя, когда всё наладится. А то у меня сейчас даже телефона нет.
— Вовсе не обязательно.
— Алён.
— Ау?
— А спой ещё.
— Из меня плохая колыбельщица.
— А мне нравится, как ты поёшь. У тебя хорошо получается.
— Ну раз так… Кхм. Twinkle, twinkle, little star… — принялась напевать Алёна, и вскоре Тамара к ней присоединилась. Они пропели вместе первые два четверостишия, а всё остальное допела Меланхолик.
Сколь ни странно было петь колыбельную, лёжа на матрасе в каком-то захолустном гараже, но Тамаре стало от неё чуточку легче. Как будто бабушка, научившая её этой песне, ушла не совсем, а оставила весточку, с помощью которой с ней можно было связаться.
Тамара часто видела в мультфильмах (и не только), когда персонажам говорили про кого-то умершего фразу «он всегда в твоём сердце», но никогда её не понимала. И теперь ей пришло в голову, что в этой фразе всё-таки есть доля истины. Когда близкий человек уходит, у тебя остаются воспоминания о нём — тёплые или не очень. И если ты продолжаешь его любить, то он будто бы остаётся ближе к тебе.
Вот только проблема в том, что пережить его уход от осознания подобного нисколько не легче.
— А хочешь, спою другую? — предложила Алёна. — Её в детстве мне мама пела.
— Давай.
Девушка ещё раз прокашлялась, с минуту помолчала, видимо, вспоминая слова. Тамара терпеливо ждала, и на всякий случай приготовилась притворяться заснувшей. Мало ли, вдруг она петь передумает.
— От края до края, — зазвучал мягкий голос, — небо в огне сгорает, и в нём исчезают все надежды и мечты…
Но ты засыпаешь, и ангел к тебе слетает,
Смахнёт твои слёзы — и во сне смеёшься ты…
Засыпай, на руках у меня засыпа-ай, засыпай под пение дождя…
Далеко, там где неба кончается кра-а-ай, ты найдёшь
Потерянный рай…
Тамара съёжилась. Мотив песни ей нравился, но то, про что в ней пелось, не подходило для колыбельной или чего-то подобного.
Вспомнилось, как несколько часов назад она накричала на Ромку, а потом на неё накричали квартиранты, а потом… Всё покатилось кувырком с такой силой, будто это был длинный-длинный сон, который никак не желал заканчиваться.
А теперь вот нужно было заснуть, чтобы снова зачем-нибудь проснуться. И так снова, снова и снова…
— Подставлю ладони,
Их болью своей наполни,
Наполни печалью, страхом гулкой темноты…
Алёна пела совсем негромко, казалось — заткни уши и совсем ничего не услышишь. Но Тамара не могла. Она замерла, превратившись в испуганного зверька, почуявшего опасность, потому что песня, которую она пела, была как будто бы неумолимой. Её нельзя было ни прервать, ни перестать слышать, ни игнорировать. И дело было вовсе не в Алёне — а в чём-то ещё. В чём-то гораздо большем.
— И ты не узнаешь, как небо в огне сгорает
И жизнь разбивает все надежды и мечты…
Засыпай, на руках у меня засыпай…
Засыпай под пение дождя,
Далеко, там где неба кончается край
Ты найдёшь
Потерянный рай…
Когда Алёна смолкла, Тамара, с головой зарывшаяся под плед, ещё какое-то время тяжело в него дышала. Потом высунулась, потому что стало невыносимо жарко, и тягостно вздохнула.
— Спокойной ночи? — спросила Алёна, поняв, что недолгий сеанс пения прекращён.
— Угу…
Спустя какое-то время, когда Тамара почти начала проваливаться в болезненный, тревожный сон, в тишине комнаты послышался резкий хруст. Она вздрогнула, напрягшись. В полной мере испугаться она не успела, но явственно почувствовала, что, если в гараже объявился чужак, то она к этому не готова, и Алёна, скорее всего, тоже.
Она приподнялась на локте и огляделась в поисках звука.
К её облегчению, шуршание — раздающееся уже гораздо тише — исходило откуда-то со стороны лежащей на боку Алёны. Хорошенько прислушавшись, Тамара спросила её:
— Ты что-то ешь?
Застанная врасплох Алёна резко обернулась к Тамаре, что-то усиленно жуя в набитом рту. Щёки при этом у неё надулись, как у хомяка, готовящего годовой запас продуктов. В темноте они едва различали друг друга: сквозь небольшое окошко проглядывал желтоватый свет уличного фонаря.
Неожиданно для себя Тамара почувствовала, что тоже голодна. Живот предательски заурчал.
— Хофеф? — Алёна повозилась и протянула ей пакетик с миниатюрными круассанами. — Нэ моу фпать, коа холофная…
Тамара, вздохнув, взяла один круассан и съела его, лёжа на спине.
Было вкусно, но после ванильной начинки во рту пересохло.
— У тебя там есть что-нибудь попить? — спросила она шёпотом спустя десять минут стеснительных мучений.
— Есть.
И Алёна, повозившись, извлекла из припаркованной недалеко сумки бутылку «Бонаквы».
— Надеюсь, ты не против минералки?
— Выбирать не приходится…
Взяв тяжёлую бутыль, Тамара села, приложила усилия, чтобы открыть туго затянутую крышку, переждала, пока выйдет газ, раскрутила и сделала несколько глотков горьковатой газированной воды. Стало легче.
Опустив бутылку и закрутив крышку, Тамара обнаружила напротив себя Алёну, сидящую примерно в той же позе, что и она, смотрящую на неё и поедающую, кажется, уже второй пакет круассанов.
— Откуда у тебя столько еды?
Отправив очередное лакомство в рот, Алёна произнесла с убийственной серьёзностью:
— На фамом веле, я увафная обвора.
Тамара сама от себя не ожидала, но по какой-то причине в тот момент она, не сдержавшись, коротко прыснула. Алёна, приготовившись засмеяться, подняла брови и надула щёки — и они обе тихонько рассмеялись, словно боясь разбудить призраков, дремлющих в недрах незнакомого жилища.
— …Ты не знаешь, где мы? — спросила Тамара, откинувшись на подушку и сунув руки под голову. — В смысле, что за район вообще… Это Ветродвинск ведь, да?
Алёна пожала плечами, упрятав в сумку опустевшую пачку. Тоже легла, накрывшись одеялом.
— Окраины, видимо. Там как раз есть гаражи. Я мало следила за дорогой.
— Ну, тут нас твои фанаты точно не достанут.
— Надеюсь…
— Чего они на тебя взбаламутились так? Ты что-то натворила?
— Не в этом причина. Кто-то сдал меня. И получил за это денег. А пострадали в итоге мы все. Я, Сэт… Ну и Роберт с Мишей отчасти. Надеюсь,
