этаже припарковалась машина. Кроме неё здесь также умещался чёрный мотоцикл; всюду были свалены инструменты, какая-то ткань, металлический хлам — в общем, гараж был самым непримечательным, и среди своих «коллег», хотя Тамара их видела не так уж много, не выделялся.
Внимания заслуживал второй этаж, бывший жилой зоной.
Это была небольшая, но просторная комната с деревянным полом, двумя шкафами, невысокой дверцей, ведущей куда-то ещё вглубь; на одной из стен висело внушительное белое полотно: на нём был красный крест, между звеньями которого уместилось ещё несколько маленьких красных крестов. Один из шкафов был забит вешалками, на которых умещались все возможные виды полицейской униформы. На полке выше лежало несколько фуражек и одна шапка-ушанка, стояло чьё-то фото в рамке (из приличия Тамара не стала его разглядывать). На гвоздике, вбитом в стену, висело укулеле с колючей проволокой вместо струн, а у дальней стены было расположено одиночное лежбище: несколько подушек и матрас, накрытый простынёй.
— Пароль от вайфая — «Роджер80001», — продиктовала своим «квартирантам» Лера, мрачно глядящая то на Тамару, то на Меланхолик. — Туалет внизу. Ничего не трогайте и никуда не выходите, не предупредив друг друга. Гараж без присмотра не оставлять, отвечаете головой. У вас неделя, чтобы найти место, куда съехать. После этого погоню вас обеих. И никаких отговорок. У нас не приют для бездомных. Всё поняли?!
Девушки разом кивнули.
— Простите. И спасибо вам огромное! Вы очень нас выручили! — горячо поблагодарила её Меланхолик. — Я постараюсь найти себе место…
Лера поморщилась и равнодушно махнула рукой.
— Ага.
— Тамар, — позвал подругу Робби, приехавший с ними, когда Лера отошла и стала спускаться вниз по узкой лестнице. — Давай признавайся. С родителями посралась?
Та поморщилась, шмыгнула носом и, то и дело отводя глаза, вкратце рассказала Робби про бабушку и про обман родителей.
— Мда-а-а, ситуёвина, конечно… — вздохнул он и потёр пальцами переносицу. — Но ты же понимаешь, что они хотели как лу…
— Мне пофиг, что они там хотели! — злым шёпотом перебила его Тамара. — Потому что это просто жесть! Как они могли так поступить со мной? С бабушкой?! Они… оставили её одну! Там! Сказали мне, что к ней нельзя! Как вообще…
— Тише, — Робби положил руку ей на плечо. — Успокойся.
— Я спокойна!
— По тебе видно. Слушай, Многоножка, я очень тебе сочувствую. И хочу помочь…
Тамара скисла, что-то пропыхтев, и уткнулась лбом в его грудь. Задира приобнял её.
— Проштии, — глухо промямлила Тамара. — Я вся на нервах из-за этого.
— Ничего. Я понимаю, — успокаивающе сказал ей Робби. — Я завтра принесу тебе твою сумку. И что-нибудь поесть.
— Угу.
* * *
Тамара смотрела в тёмный потолок, лёжа на жёстком матрасе.
Вокруг было тихо. Снаружи еле слышно доносился шум ветра и какие-то далёкие, неясные звуки. Сквозь окно проглядывались окраины Ветродвинска, кое-где подтопленные светом плохих фонарей.
В гараже было на удивление тепло, учитывая, что снаружи царила зима. И всё же Тамара постаралась закутаться в старый тонкий плед, выуженный из шкафа и пахнущий табаком.
Она не могла уснуть: слишком много с ней произошло за этот долгий день. Лежала и думала о том, что будет. Куда ей пойти, если не в родительский дом? Может, как-нибудь выпросить место в квартире Сэта и обитать в ней? Бегать в школу и «Стаккато», найти себе заработок, чтобы обеспечить жизнь… Всё обрывалось уже на первом пункте: с тремя «ногами» она не сможет никуда «бегать», и вообще долго не проживёт.
Мысли Тамары текли плавно, и неизбежно привели её к бабушке. На душу навалилась тяжкая печаль, и Тамара, съёжившись под пропахшим куревом пледом, заплакала.
Она старалась не издавать ни звука, чтобы не разбудить Меланхолик, спящую на этом же матрасе, но на другой его стороне (он был довольно широким). Вскоре почувствовала, как намокла под щекой подушка, но ничего не могла с собой поделать: тоска по ушедшей бабушке накатывала отчаянными волнами, с головой захлёстывающими её под собой. После неё вскипала обида на родителей, и так — раз за разом, волна за волной…
— Twinkle, twinkle little star, how I wonder, what you are… — раздалось негромкое пение. Тамара не сразу поняла, что это, а после вздрогнула, обернувшись к Меланхолик.
Пела она, лёжа на спине и глядя в потолок гаража. Она напевала совсем тихо: наверное, думала, что Тамара спит.
— Up above the world so high, like a diamond in the sky… — она повернулась к ней. — Ой, прости пожалуйста. Разбудила? Так и знала, что не стоило…
— Нет… Я не спала, — Тамара шмыгнула носом, поворочалась, и устроилась на боку, лицом к Меланхолик.
Помолчали немного.
— Я знаю эту песню.
— Да?
— Мне её бабушка напевала. И научила меня первому куплету, когда я ещё только в первый класс ходила. Правда, она говорила, что и другие куплеты есть.
— Есть. Вроде бы вот так: When the blazing sun is gone, when he nothing shines upon, then you show your little light, twinkle, twinkle, all the night…
Тамара хорошо знала английский, и по какой-то причине, от этой песни у неё задрожали губы и вновь потекли слёзы. Алёна пела очень красиво: тихо, нежно и мелодично.
— Then the traveler in the dark, thanks you for your tiny spark, he couldn’t see which way to go, if you did not twinkle so… — она повернула голову. — Ты чего?
— Ничего! — Тамара спрятала лицо. — Всё хорошо. Правда.
Алёна не стала ничего у неё спрашивать. Помолчала немного, а потом сказала:
— А я впервые её в школе услышала. В младших классах. И мне… иногда кажется, что, хоть это и колыбельная, смысл в ней есть очень глубокий для простой детской песенки. Что… иногда, когда вокруг темно и совсем ничего не светит, — ты сама должна светить, и тогда, возможно, какой-нибудь путешественник найдёт дорогу домой. Я напеваю её, когда мне тоскливо.
— А если сил светить уже нет…
— На то, чтобы светить, не требуются силы. На это требуются усилия.
Алёна повернула голову. Тамара встретилась с ней взглядом.
— Я случайно услышала ваш разговор с Робертом. Я очень сожалею, что так вышло… с твоей бабушкой.
Тамара снова шмыгнула в подушку.
— Извини, — сказала Алёна. — Что-то я заболталась…
— Нет!.. Всё хорошо. Так даже лучше.
Поворочавшись опять, Тамара перевернулась и легла на спину, глядя в потолок.
— Бабушка всегда учила меня не распускать нюни, и даже нос задирать, если нужно. А я… Какая же я никчёмная ученица! — она закрыла глаза рукой.
Алёна улыбнулась и вздохнула.
— Меня бы хоть кто-нибудь научил нос задирать. Может быть, и у
