краткая
О том, как обретя одного защитника, можно утратить восьмерых покровителей
А также — кто притаился на балконе?
С участием Лисы и Подорожника
Над мостом царил ветер, клин серых гусей безуспешно взывал к кому-то из переполненного жемчужной печалью неба. Шумела река, складывая сердитые тёмные волны в знакомый напев:
— До самого дна…
Белый венок бултыхался в сердитой воде, упуская вслед стремнине лепестки, словно слёзы.
Я сидел, опираясь на основание балюстрады, и на плотно подогнанных плитах можно было видеть потёки от недавнего кровавого снега. Светло-розовые.
Ангел по-прежнему стоял ко мне спиной, зеленоватые крылья его откликались еле слышным звоном на гусиные призывы — вспоминали небо.
— Не видел никогда здесь солнца, — сказал я ангелу, и что-то больно кольнуло меня в сердце.
— Здесь другое солнце, — дружелюбно сказал ангел. — Хорошо, что оно ещё не видело тебя.
— Ты знаешь, — сказал я, шаря руками по плитам и пытаясь встать. — Мне нужна защита. Надоело быть дичью.
Ангел повел крыльями.
— Нет ничего проще. — И река под мостом шумно плеснула о парапет. — Только что ты принял защиту девяти. Обратись к ним.
— Боже, боже, боже, — сказал я. — Этому не будет конца. Никогда. Селёдки, мышки, вороны. Вот теперь травы, ну вот как, как мне поговорить, например, с подорожником? И вообще — ничего, что я к тебе лицом?
— Не думаю, что тебе необходимо видеть моё лицо, — после некоторого раздумья сказал ангел. — Уже сейчас.
— Пожалуй, ты прав, — сказал я. — Так. Мне пора. Защиты мне не видать, а полы у нас твёрдые.
Я встал на ноги и оглянулся.
— Почему же? — прогудел ангел, и гуси жалобно отозвались среди серого неба.
— Откуда я знаю, почему они твёрдые, — раздумчиво сказал я, с неохотой разворачиваясь к Ангелу спиной. — Наверное, чтобы больнее падать…
Под ногами у меня мелькнула тень и из ниоткуда явилась тревожная лиса.
— Отлично, — сказала она, усаживаясь подобно статуэтке. — Отлично! Такого не было со времени Тевмесса. Стоило покинуть тебя на полчаса, и вот пожалуйста — неверный выбор как есть.
— Ты разболталась так… — буркнул я. — Что кроме слов?
— Сны, кошмары, крики. Шёпоты, в конце-концов, — усмехнулась лиса и нервно дёрнула хвостом. Сзади послышался лёгкий мелодичный звон — наверное, так смеются ангелы. Или их крылья зовут небо именно так.
— Оставь себе «спасибо», — озлобясь рявкнул я. — Я ищу защитника, а не пустобрёхов хвостатых!
— Позволь представить тебе, — смиренно сказала лиса и попыталась сложить морду бантиком, — твоего защитника. Это Вегерих.
Некто зелёный, низкорослый, незаметный доселе — сдёрнул с головы берет и небрежно поклонился.
— Ты сделал выбор, — произнес он шелестящим словно листья голосом и улыбнулся. — Но лично я предпочитаю имя Плантагин, по-вашему подорожник.
Лиса насмешливо тявкнула.
— Дни людей — как трава, — потрясенно сказал я.
— Как цвет полевой цветут, — подхватил человек или не совсем человек в зелёном.
— Без стона и прихотей… — сказала лиса снизу. — И имей в виду, — я не обижаюсь на твои слова про пустобрёхов, но запомню их.
— Передай всё это Рыцарю, — отвечаю я ей. — Когда явится. Как я понимаю, ты давно недолюбливаешь Охоту?
Лиса заметно тушуется. Вода под мостом издает сильный всплеск. «Водится ли в ней рыба?» — настороженно думаю я.
— Ты бы мог выбрать двух или трёх, — подлаивает лиса, мелко нарезая круги вокруг нас. — Или обратиться к яблоне, но вновь сделал не… слишком быстрый выбор.
— Я помогу тебе выдержать многое, — мягко сказал Плантагин. — Без стона и прихотей.
Я хотел ответить, но споткнулся.
Мне повезло, по крайней, мере в этот раз. Я оказался на бабушкином диване, правда, с размаху и головой вперед, но дерматиновая твердыня всё-таки получше жесткого пола.
Бабушка откручивала и закручивала крышку термоса. Напротив меня сидела Вакса и рассматривала бабушку маленькими злыми глазами — кошку страшно раздражал скрип крышки, но мяукать она не смела.
— Вы надеетесь добыть огонь? — спросил я и сел на диване. — Трением?
— Маю надежду, — сказала бабушка, — добыть уже успех. Как тебе девять трав?
— Успех был только с подорожником, — констатировал я, осторожно помахивая замерзшими после возвращения с моста руками. Бабушка поставила термос на стол и подошла ко мне, кошка шевельнула ушками готовая улыбнуться.
— Вигилия настала, — сказала бабушка. — Наше дело ждать. Что бы ни стало — не будь смутный.
Она погладила меня по щеке и сказала:
— Без стона и прихотей.
В печке оглушительно треснул кусочек угля.
Бабушка открыла дверь в кухню.
Тётя Женя увлечёно встряхивала баночку майонеза, в тарелке громоздилась любимая мною «Салата панская» — по словам тётки, «бравшая не менее банки».
«Весна» с явным отвращением показывала страницы «Голубых огоньков» и не одобряла треском Пьеху. Напротив, через стол, сидела Неля и тщательно примеряясь, срезала нагар с фитиля в Ангельской свече. Пламя почти тонуло в синеватой дымке.
— В доме дух… — мельком подумал я.
— Неличка, — сказала бабушка за моей спиной, — мое золотко! И ты тутай? Матер Долороза…
— И вам, бабушка, здравствуйте, — с достоинством сказала Неля, в последний раз щёлкнув ножницами. — Компот у вас получился вкуснейший. Христос Рождается!
Бабушка совершила круг по кухне.
— Славим Его… — сказала она и включила воду.
