гибель и воскресенье
приговоренного белого единорога,
ведь время в этих местах
живет по своим порядкам.
Этот задетый рукою лавр зацветет,
когда Лейф Эйриксон ступит на берег Америки.
Странное чувство: похоже на головокруженье.
До чего непривычна вечность!
Для фантастического рассказа
В Висконсине, Техасе, а может быть, Алабаме ребята играют в войну между Севером и Югом. Я (как и все на свете) знаю: в разгроме есть величие, недоступное шумной победе, но могу вообразить, что длящаяся не один век и не на одном континенте игра достигает в конце концов божественного искусства распускать ткань времени или, как сказал бы Петр Дамиани, изменять былое.
Если это случится и после долгих игр Юг разобьет Север, нынешний день перестроит прошедшее, так что солдаты Ли в первые дни июля 1863 года выйдут из-под Геттисберга победителями, перо Донна допишет поэму о переселении душ, состарившийся идальго Алонсо Кихано завоюет любовь Дульсинеи, восемь тысяч саксов в бою под Гастингсом разгромят норманнов, как раньше громили норвежцев, а Пифагор под Аргосским портиком не узнает щита, которым оборонялся, когда был Эвфорбом.
Послесловие
Исчерпав некое число шагов,
отмеренных тебе на этом свете,
ты умер, говорят. Я тоже мертв.
И, вспоминая наш – как оказалось,
последний – вечер, думаю теперь:
что сделали года с двумя юнцами
далеких девятьсот двадцатых лет,
в нехитром платоническом порыве
искавшими то на панелях Южных
закатов, то в паредесовых струнах,
то в россказнях о стойке и ноже,
то в беглых и недостижимых зорях
подспудный, истинный Буэнос-Айрес?
Собрат мой по колоколам Кеведо
и страсти к дактилическим стихам,
как все в ту пору – первооткрыватель
метафоры, извечного орудья
поэтов, со страниц прилежной книги
сошедший, чтобы – сам не знаю как —
побыть со мною в мой никчемный вечер
и поддержать в кропанье этих строк…
Буэнос-айрес
Я родился в другом городе, он тоже назывался Буэнос-Айрес.
Я помню скрип петель железной калитки.
Помню жасмины и колодец, которых больше нет.
Помню лиловую банкноту, которая выцвела и стала розовой.
Помню тихое место под солнцем и сиесту.
Помню на ковре два скрещенных меча – они сражались в пустыне.
Помню газовые фонари и человека с шестом.
Помню беспечное время, когда в гости ходили без приглашения.
Помню трость с клинком.
Помню то, что я видел, и то, что мне рассказали родители.
Помню, как Маседонио сидел в одной из кондитерских Онсе.
Помню телеги из провинций на пыльных улицах Онсе.
Помню бар Альмасен-де-ла-Фигура на улице Тукуман.
(Там, за углом умер Эстанислао дель Кампо.)
Помню внутренний двор, куда меня не пускали, поскольку там жили рабы.
Я храню память о самоубийстве Алема в закрытой карете.
В том, покинувшем меня, Буэнос-Айресе я был бы чужим.
Я знаю, что единственный рай, доступный человеку, – это потерянный рай.
Кто-то весьма на меня похожий, не читавший эту страницу,
восплачет о бетонных башнях и голом обелиске.
Подтверждение
Закрывшись в доме, человек
понял, что он смертен. И тщетно
возносить этой ночью молитву
своему забавному Богу – который трое, двое и один —
и убеждать себя в бессмертии. Теперь,
услышав пророчество о смерти,
он понял, что лишь больной зверь.
Ты, брат мой, этот человек.
Восславим же червей и забвенье.
Гимн
Этим утром
в воздухе разлит чудесный аромат
райских роз.
На берегу Евфрата
Адам познает свежесть воды.
Золотой дождь ниспадает с небес:
это любовь Зевса.
Над волной воспаряет рыба,
и человек из Агридженто
вспоминает, что был этой рыбой.
В пещере, которую назовут Альтамира,
рука без лица рисует
изогнутый хребет бизона.
Ленивая рука Вергилия
гладит шелк, что привезен
на караванах и кораблях с земель
Желтого Императора.
Первый соловей поет в Венгрии.
Иисус видит на монете профиль Цезаря.
Пифагор открывает грекам,
что форма времени есть круг.
На далеком острове в Океане
серебряные борзые преследуют золотых оленей.
В кузнице куется меч,
что будет верен Зигфриду.
Уитмен поет на Манхэттене.
Гомер рождается в семи городах.
Дева хватается за гриву
белого единорога.
Все прошлое возвращается, как волна,
и все повторяется заново,
потому что тебя поцеловала женщина.
Счастье
Всякий обнявший женщину – Адам. А его женщина – Ева.
Все происходит впервые.
Я увидел на небе белый круг. Мне говорят «луна», но это всего лишь слово, всего лишь миф.
Я побаиваюсь деревьев. Они до того прекрасны!
Мирные звери вокруг ожидают своих имен.
В книгах на полке нет ни единой буквы. Они возникают, как только я раскрываю книгу.
Перелистывая атлас, я создаю Суматру.
Всякий хватающийся в темноте за спички изобретает огонь.
В зеркалах нас подстерегают чужие лица.
Всякий смотрящий на море видит Великобританию.
Всякий произносящий строку Лилиенкрона вступает в битву.
Я увидел во сне Карфаген и легионы, разрушившие Карфаген.
Я увидел во сне клинок и весы.
Слава любви, в которой никто не обладает никем, а каждый дарит себя другому.
Слава кошмару, после которого понимаешь, какой ад мы способны создать.
Всякий вступающий в реку вступает в Ганг.
Всякий смотрящий на песок в часах видит распад империй.
Всякий играющий с кинжалом предвещает убийство Цезаря.
Всякий спящий несет в себе всех – и живых, и мертвых.
Я увидел в пустыне юного Сфинкса, который только что создан. Ничего старого нет под солнцем.
Все происходит впервые и навсегда.
Всякий читающий эти слова – их автор.
Элегия
Тайком, скрываясь даже от зеркал,
он просто плакал, как любой живущий,
не думав раньше,
