ничего неизвестно. Рядовой землянин может встретить потусторонних тварей, если только одной ногой перешагнёт незримую грань яви и мира вселенской вечности.
Бетонный пол превратился в липкую, чёрную жижу, кишащую тварями из самых страшных кошмаров. Черви, гигантские сколопендры и змеи ползали в той грязи. Некоторые из них карабкались на стены, но что-то мешало им взбираться вверх. Они скользили животами и лапками и падали к своим сородичам. Твари скручивались в узлы, сплетались петлями, ища выход из западни.
Были и отчаянные гадёныши, какие-то особенные змеи. Невозможно понять, каковы их истинные размеры. Неясно, где у той твари голова, а где хвост. Но Апрель чётко видел, как змеи, собираясь у ног, сплетались в цифру восемь или, возможно, в знак бесконечности. А Крымов исчез. Он растворился в жутком видении; его не было в этом комнате; только был храбрый землянин, змеи и призраки.
Апрель снял амулет. Мир возвратился в привычное состояние.
Крымов тяжело дышал, словно сам видел потусторонний мир.
— Они здесь? Ты видел этих существ? — спросил он
— Твари повсюду. Они везде, — находился под впечатлением Апрель.
Крымов расстегнул верхние пуговицы на рубашке и продолжил:
— Нам кое-что известно. На Земле несколько видов пришельцев. Есть Светлые, есть Тёмные. Они сражаются в любой точке Вселенной, и Земля для них очередной полигон. Но есть третий вид — это Серые паразиты. Страшный враг. Один из Серых требует отдать ему амулет гзуров. Он угрожает «Собирателям», и нам нужна твоя помощь.
Апрель повертел в руке амулет.
— И кто он, этот Серый?
— Известная личность, политик Рожков. Лживый и вёрткий, как слизень.
И тут Апрель понял, что это его новая миссия, новая сложная задача — и как её решить абсолютная загадка. Оставались и другие вопросы, вернее, один человек, которого он считал близким другом. Отчего-то Матвей Фирсов напоминал того самого паразита, потому что Апрель подозревал пожилого соседа в смерти своей семьи.
— Матвей тебе не враг, — говорил Крымов. — Я покажу тебе кое-что.
Он снова открыл сейф и достал картину, где нарисованы ангелы и демоны, где мученик сгорал в жарком огне.
Поразительно, но полотно не изменилось с тех давних пор. Апрель смотрел на картину, гладил рукой холст и деревянную рамку, словно здоровался с прошлым; но вдруг зазвонил телефон. Это был Матвей Фирсов.
Апрель принял вызов.
— Слушаю.
— Доброй ночи, сынок, — приветствовал старик.
— Доброй ли? — сдвинул брови Апрель.
— Надо поговорить.
— Да, нужно встретиться. Скажите куда, я подъеду.
— Давай в центре. Напротив моего магазина, в кафе. Знаешь?
— Помню, — ответил Апрель и сбросил вызов.
Не укладывалось в голове, как происходит мистическое перемещение предметов во времени. Казалось бы, что здесь особенного? Многим произведениям искусства сотни, а то и тысячи лет. Но когда человек является свидетелем замысловатого движения объекта по временной шкале, то до умопомрачения непонятно, как оно всё так ловко устроено. Кто создал мир таким? Кто этот гений?
Крымов прервал размышления путешественника по мирам.
— Тебя в машине ждёт Влад. Он отвезёт, куда пожелаешь. И ещё... Владу многое известно о Серых. Он расскажет тебе о них.
Глава 23
Глава 23. 1918 год
У конторы Ярославской Большой мануфактуры собрались активисты: человек пятнадцать. Представители новой власти, во главе с молодым комиссаром, товарищем Стружковым проводили плановую зачистку.
Поговаривали, что купцы Корзинкины — хозяева и держатели контрольного пакета акций, лично возглавили мятеж в городе, что именно они устроили саботаж, оставив без работы и денег тысячи горожан.
Товарищ Лёха Стружков не верил слухам, но ненавидел богатые семьи, где бы не находились их фабрики и заводы — хоть в Рыбинске, хоть в Ярославле, пусть даже в самой Москве.
— Проклятые Корзинкины, — выругался товарищ Стружков, поправив кобуру с револьвером, изъятым у жандарма Лопатина. Пистолет был на месте, кожаная куртка приятно скрипела. Такую кожанку носят только настоящие комиссары.
Стружкова одёрнул старший товарищ — Никита Мельник.
— Брось парень! — потянул он за рукав. — Пошли отсюда. Нет тута никаких Корзинкиных. Все давно сбежали в Варшаву.
Стружков зло сплюнул. Скривив рот, он зыркнул из-под козырька новенькой офицерской фуражки с маленькой дыркой вместо кокарды и выхватил револьвер.
— Выходи, морда буржуйская! Хлопну тебя, собака!
Лёха жаждал крови, потому что его отца, возглавлявшего ещё с 12-го года рабочую ячейку, позавчера убили.
Стреляли ночью после того, как отец вернулся с общего собрания рабочих. Громыхнуло так, что Лёха подорвался с постели и бегом на улицу, но убийц не увидел. Стружков старший хрипел в луже крови, испуская булькающие звуки. Схватив батю за плечи, сын остервенело кричал: кто стрелял? Отец медленно моргал, что-то шептал, но Лёха так ничего и не понял.
— Расходиться надо, — сказал Никита Мельник. — Пуста контора. Даже мыши сбежали. Нет тута Корзинкиных.
Мельнику было за пятьдесят. Он, конечно, поддерживал новую власть, экспроприацию и прочий передел в пользу рабочего класса,
