почетной капитуляции, и 1 июля после девятимесячной осады измученный гарнизон покинул город. Теперь весь остров Схаувен был в руках испанцев.
Вильгельм принял весть с горьким сердцем. Неужели во всей Европе он не найдет помощи? «Мы надеялись, что недавний мир во Франции сможет хоть немного облегчить наши заботы, но, похоже, всех интересуют только их собственные дела и совершенно не волнует, что происходит у других, – писал он брату Иоганну. – Несмотря на все это, мы не будем падать духом и будем надеяться, что если весь мир оставил нас, Господь Бог осенит нас своей десницей». Его вера была не напрасна. Со времени последнего бунта почти два года назад испанские войска не получали денег, и взятие Зирикзее стало последним рывком измученной, отчаявшейся армии. Кроме того, их старая привилегия грабить захваченные города теперь категорически пресекалась, поскольку испанцы не могли позволить, чтобы их войска выглядели менее дисциплинированными, чем войска Вильгельма. Падение Зирикзее стало последней каплей, поскольку испанский генерал предоставил городу почетные условия сдачи и не допускал мародерства, на которое так рассчитывали солдаты. Ответом стал бунт.
Следует помнить, что профессиональные армии того периода не признавали иной власти, кроме власти того, кто платит. Для них была характерна корпоративная солидарность при полном или почти полном отсутствии национального чувства. Бунт в войсках можно было подавить, но когда все, включая офицеров, ополчались против правительства, армия превращалась в независимую силу и начинала воевать сама за себя. Испанская армия, оставшись без хозяина, ополчилась на Фландрию. Напрасно люди в Брюсселе обращались с гневными протестами в Совет, напрасно Совет призывал войска к порядку. Заняв крепости и ключевые пункты по всей стране, армия только насмехалась над ним.
5
Для Вильгельма это был шанс. Фландрия и Брабант пришли в волнение; король Испании, верность которому они хранили, доказал, что не способен защитить их даже от своих собственных войск, которые, прожив в стране последние восемь лет, набросились на своих хозяев с большей яростью, чем захватчики. Крики «Смерть испанцам» зловещим эхом разносились по улицам Брюсселя. За этим последовало насилие. Секретаря Херонимо де Рода, однажды заявившего, что он омоет руки во фламандской крови, линчевала толпа, Мансфилд, Рода и Берламон забаррикадировались в своих домах и тряслись от страха, в то время как народ грозился разорвать их на части. В этой наэлектризованной атмосфере 1 сентября 1576 года собрались Генеральные штаты. На Севере Штаты Голландии и Зеландии, проводившие сессию в Миддельбурге, по совету Вильгельма сразу же отправили своим братьям с Юга предложение провести переговоры по воссоединению Нидерландов.
Растерянный Юг, в отсутствие толкового лидера, под влиянием изменчивых негативных чувств, возмущения, задетого тщеславия и растущей зависти к Северу, не мог прийти к единому мнению. Разные группы и классы смотрели друг на друга с неприкрытой ненавистью. Безответственные аристократы, являвшиеся на сессию после обеда и прерывавшие дебаты, бросая свечное сало в лицо другим участникам, представляли собой самую реакционную и бесполезную часть Штатов, но, благодаря своей ненависти к испанцам, они были готовы принять предложения Севера. Совсем другие причины заставляли искать компромисса представителей городов. Они уже видели, как северные города перехватывают их торговые связи, и надеялись покончить и с этим, и с досадной блокадой своих портов. И повсюду в народе росла симпатия к принцу Оранскому. Еще десять лет назад, когда в Антверпене начались проблемы, толпа кричала: «Мы хотим принца Оранского!» Теперь этот призыв слышался снова. Казалось, забыты годы провалов и поражений, и, вспоминая, как они верили ему, люди начинали верить ему снова.
Вильгельм уже вступил в контакт со многими аристократами, используя их тщеславие и эгоизм, но не потому, что связывал с этой группой какие-то особенные надежды для Нидерландов, а потому, что очень хорошо знал: на Юге их влияние было фактором огромного значения. Проблема того, как обеспечить себе их поддержку, не оттолкнув горожан, не была непреодолимой для его дипломатического таланта. Ему не составило труда наладить контакт с людьми, которых он знал всего десять лет назад, и к концу сентября он вступил в переписку с надменным Арсхотом. Но на данный момент важнее был изворотливый и амбициозный барон де Хизе, командовавший местными добровольцами, поспешно набранными для защиты Брюсселя. Хизе представлял собой многообещающий объект. Трудно сказать, насколько хорошо Вильгельм знал этого человека и догадывался ли о том, что его глупость сравнима с его умением приспосабливаться к обстоятельствам, но опыт уже научил его пользоваться любым инструментом, даже слабым и ненадежным. И вскоре Хизе вообразил, что его власть и авторитет (единственное, что его волновало) неразрывно связаны с поддержкой принца Оранского. Между тем волна народного энтузиазма вынесла его вперед, сделав героем момента. В начале сентября 1576 года, воспользовавшись своей должностью капитана городской гвардии Брюсселя, Хизе ворвался в Государственный совет и, невзирая на яростные протесты Мансфилда и хныканье Берламона, схватил всех испанских членов совета. Арсхоту, которого, несомненно, ждала та же участь, посчастливилось узнать об этом заранее, и он, сказавшись больным, не пришел на заседание. Лишь одному испанцу удалось ускользнуть. Это был Херонимо де Рода, первоначально член «Кровавого совета», который бежал в Монс и в тщетной попытке остановить восстание именем короля провозгласил себя генерал-губернатором. Теперь в Нидерландах было четыре власти: Вильгельм на Севере, Рода и его теневой совет в Монсе, Хизе и Штаты в Брюсселе и испанская армия во всей стране.
Только один Вильгельм имел силы для эффективных действий против испанской армии, и, в конце концов, именно эти соображения заставили Генеральные штаты и то, что осталось от Государственного совета в Брюсселе, назначить уполномоченных для переговоров с Севером. То, что осталось от Государственного совета, представляло собой, прежде всего, герцога Арсхота, который, как действующий председатель Совета, не видел лучшего выхода из создавшегося хаоса, чем ратифицировать решение Штатов. Ему никогда не нравился принц Оранский. Алчный, завистливый, тяжелый человек, Арсхот не обладал способностями, чтобы самостоятельно удержаться на политической арене в то бурное время, в которое он был рожден. Его всегда задевало большое влияние Вильгельма на людей и уважение, которое вызывал его ум в прежние времена, когда они сидели за одним столом Совета. Таким образом, побудить Арсхота вступить в переговоры с принцем Оранским могли только личные соображения и эгоистические мотивы.
Тем временем беспорядки нарастали, испанские солдаты захватили Маастрихт и терроризировали Гент. Призванный на помощь Вильгельм отправил для восстановления порядка отряд копейщиков с Севера и флотилию кораблей с зерном для Антверпена, где из-за беспорядков возникла нехватка продовольствия. Одновременно с этим уполномоченные под
