руководством Сент-Альдегонда встретились с делегатами Генеральных штатов в Генте и приступили к обсуждению условий урегулирования. В качестве основы были выдвинуты положения о выдворении испанской армии и о религиозной терпимости. Первое практически не нуждалось в обсуждении. Второе представляло более серьезные трудности. Сорок лет преследований, перемежавшихся изгнанием протестантов и закончившихся войной, оставили глубокие шрамы. Католики и протестанты по всей стране с болью вспоминали бесчинства, которые творили в отношении друг друга. Кроме того, оставался еще сложный вопрос о собственности, требовавший урегулирования: конфискованные церковные земли на Севере были с выгодой пущены в оборот голландцами, а конфискованные ценности протестантов на Юге пополнили собственность государства или были проданы на аукционах. Кто, что и кому должен был вернуть?
Но это было не самое важное. Главное, на что красноречиво указывал Вильгельм, – это объединить государство и не позволить ему разделиться окончательно. Однако принятие решения ускорили не призывы Вильгельма, а очередная трагедия. 8 ноября 1576 года взбунтовавшиеся испанские солдаты из Алста ворвались в Антверпен, где при поддержке части жителей, засевших в цитадели, выгнали местных гвардейцев и разграбили город. «Они не разбирали ни возраста, ни пола, ни времени, ни места, ни человека, ни страны, ни старых, ни молодых, ни богатых, ни бедных… они перерезали множество детей… к церквям и церковным дворам они относились с таким же уважением, как мясник к своей скотобойне. Они не разбирали ни друзей, ни врагов, ни португальцев, ни турок. Иезуитам приходилось отдавать им деньги, а всем другим монастырям – хлеб и еду. Через три дня в Антверпене, который был одним из богатейших городов Европы, не осталось ни денег, ни ценностей, кроме тех, что оказались в руках убийц и грабителей, потому что каждый дон Дьего должен был пройтись по улицам Антверпена со своей шлюхой, увешанной золотыми цепочками и браслетами. А в знаменитой Бирже, предназначенной быть безопасным купеческим собранием, теперь не осталось никаких товаров, кроме столов для игры в кости, сколько их смогло поместиться». Катастрофа была чудовищной. В этой «испанской ярости» было убито около семи тысяч жителей и сожжена треть города.
Новость о трагедии разом прекратила все споры в Генте, поскольку стало очевидно, что только армия Вильгельма может восстановить порядок. Через два дня делегаты, собравшиеся в Генте, договорились объединить свои военные, морские и финансовые ресурсы, чтобы изгнать испанские войска. После достижения согласия по этому вопросу Генеральным штатам предстояло обсудить вопрос о религиозной терпимости на региональной основе. Одновременно с этим религиозные преследования с обеих сторон предполагалось временно прекратить. Полномочия Вильгельма остались неопределенными, но в действительности, как штатгальтер Голландии и Зеландии и командующий единственной боеспособной в стране армией и морским флотом, он уже обладал достаточной властью. С его стороны ситуация была весьма благоприятной, поскольку Гентское примирение – как был назван этот договор – отличал тот факт, что оно было принято Генеральными штатами Нидерландов и продемонстрировало наконец их зрелость и общую ответственность за будущее страны.
6
Только одна провинция не приняла участия в этих договоренностях. Это был гористый сельский район Люксембурга, окружавший расположенную в горах крепость – цитадель реакции, где крестьяне до сих пор находились на положении крепостных. К началу зимы 1568 года он один оставался вне влияния Вильгельма, и именно туда, в Люксембург – в то время, когда испанские войска грабили Антверпен, – прибыл новый губернатор Нидерландов, назначенный Мадридом, дон Хуан Австрийский, сводный брат короля Филиппа.
Незаконнорожденный сын императора Карла V и некой немецкой женщины, он был тщеславным, неуравновешенным, храбрым, наделенным богатым воображением и вместе с тем неудачником в силу своего эгоцентризма и неуверенности в себе, прикрываемой высокомерием – обычной проблемой бастарда. В 1571 году он фактически вытеснил турок из Средиземного моря, одержав блестящую победу при Лепанто, и с тех пор стал невыносим.
На свое назначение в Нидерланды он смотрел с каким-то абсурдным оптимизмом, планируя в два счета усмирить революцию на Севере, затем вторгнуться в Англию, чтобы жениться на заключенной в тюрьму королеве Шотландии и вернуть Британские острова в лоно католической церкви. Филипп не слишком одобрял его амбициозные планы, и если бы он смог найти для Нидерландов другого губернатора, то, скорее всего, не отправил бы дона Хуана.
И каково же было смущение нового губернатора, когда он обнаружил, что ему противостоит союз шестнадцати провинций, возникший в результате Гентского примирения. Он заперся в Люксембурге, стараясь осмыслить ситуацию и придумать, как лучше вбить кол между провинциями и одолеть принца Оранского. Ничего не зная о Нидерландах, не имея надежных советников и располагая всего горсткой солдат, на которых он мог положиться, дон Хуан проявил недюжинную проницательность в деле урегулирования ситуации. Что могло быть проще – и фатальнее, – чем отменить решение Генеральных штатов и угрожать вновь созданному союзу громом и молниями со стороны Испании? Вместо этого дон Хуан высказался за примирение. Мир? Он ничего так сильно не желает, как мира. Провинции объединились, чтобы избавиться от неуправляемой испанской армии? Ну, конечно, он поможет им в этом. Его сладкие слова потоком текли в письмах не только к Штатам, но и к влиятельным аристократам Юга, потому что он, как и Вильгельм, понимал значимость этой общественной группы и, расточая им лесть, имел перед Вильгельмом то преимущество, что сам он к ним не принадлежал, и их не могло раздражать его влияние, как раздражало влияние Вильгельма. Из своего бастиона на Севере Вильгельм наблюдал за ним с растущим беспокойством. Какое-то недолгое время казалось, что Гентское примирение будет разорвано в клочья в течение нескольких недель после его подписания, поскольку делегаты от южных провинций в Генеральных штатах стремились сблизиться с доном Хуаном. Однако Голландия и Зеландия стояли за принца Оранского. Если Юг пришел к взаимопониманию с вновь прибывшим, то Север сторонился этого эфемерного союза.
Вильгельм мудро воздержался от поездки на Юг. С присущей ему настороженностью он видел, что миротворцами, ратовавшими за союз с доном Хуаном, были аристократы во главе с Арсхотом. Приехав в Брюссель сейчас, он рисковал быть вовлеченным в обычную склоку за власть, и его цели и репутация встали бы в один ряд с мелкими и эгоистичными амбициями Арсхота и Хизе. Оставаясь на Севере, он мог сохранить славу единственного защитника интересов страны в целом, и его призывы к Генеральным штатам стали бы гораздо более действенными, в то время как его взгляды на Юге могли с успехом выражать делегаты от Голландии и Зеландии Сент-Альдегонд и Поль Буйе.
Эти двое хорошо справлялись со
