ее хижины заколотили железными гвоздями, а щели заклеили желтой бумагой. Женщина написала на стенах заклинания, используя вместо кисти собственные волосы. Никто не мог проникнуть в этот дом или покинуть его, ни живые, ни даже мертвые.
На протяжении трех дней тетушка под кудахтанье курицы и кряканье утки творила молитвы. На заре четвертого дня она начала стучать в стены, крича, чтобы ее выпустили. Она угрожала проклясть всю семью, а особенно племянницу, которая уже воскресла после своей временной смерти. «Внутри тебя есть пространство, ожидающее духа, и если ты не заполнишь его, в этом месте сгустится тьма!»
По мере того как солнце клонилось к закату, крики тетушки становились все более хриплыми и наконец перешли в шепот. Восходящая луна в конце концов заставила тетушку замолчать, и семейство погрузилось в беспокойный сон.
Около полуночи курица закудахтала так громко, что перебудила округу. Утка отозвалась на эти звуки зловещим кряканьем. Расшумевшиеся птицы буйствовали всю ночь. Издаваемые ими отвратительные звуки напоминали человеческие слова, произносимые птичьими языками, которые не подходили для этой задачи.
Когда на рассвете крышу хижины озарил солнечный свет, крики пернатых стихли. Двое мужчин, которых тетушка выбрала для выполнения этой задачи, надели защитные амулеты и взломали входную дверь. Тело тетушки лежало на циновке. Ее глаза подернулись молочной пленкой, на губах застыла еле заметная улыбка. С одной стороны от нее лежала мертвая курица, с другой – тяжело дышавшая утка, которая была не в силах шевельнуться. Надев рукавицы, мужчины отнесли все три тела к поленнице.
Огонь занялся сразу, с ревом превратившись в столь жаркое пламя, что оно обжигало щеки. В воздухе разнесся аромат жареного мяса, от которого текли слюнки и урчали животы. Когда костер погас, остались лишь пепел и бугристые белые камни, которые были с благоговением похоронены в лесу.
На восьмую ночь пребывания в приморской пещере люди начали готовиться к тому, чтобы покинуть укрытие. Заканчивая свой последний ужин, при свечах рассказали еще одну, последнюю, историю. Уничтожив следы своего присутствия, они наполнили корзины и узелки едой сколько могли унести. Дети надели всё, что у них было из одежды, матери же спорили с отцами о том, какие вещи оставить.
Возглавила группу Чунчжа, за ней следовали Гончжу и Донмин. На сей раз они уползали от моря, возвращаясь к каменным стражам в лесу. Бабушка договорилась с лейтенантом: он встретит людей и переправит их в безопасное место. Но со всех сторон девушку теснили тени, более темные, чем сам извилистый туннель. Вдруг лейтенанта Ли там не окажется? Долго ли им надо будет его дожидаться?
Чунчжа остановилась, утратив ориентацию. Туннель раздвоился, а она не могла вспомнить, в какую сторону надо двигаться. Мама предупреждала ее, что нельзя выражать беспокойство словами; бабушка всегда говорила, что страх опаснее самих туннелей. Длинная очередь людей, змеившаяся за девушкой, ждала, гадая, что происходит.
От нехватки воздуха у Чунчжи сдавило грудь. В ушах застучала кровь. Она заскребла ногтями по камню, пытаясь за что-нибудь ухватиться.
– Как ты? – Гончжу мягко похлопал девушку по лодыжке.
Чунчжа едва могла дышать.
Деревенские женщины у нее за спиной понимали, почему она молчит. Девушка лишилась матери и бабушки. Ясное дело, она заблудилась здесь, в этом месте, которое подвергает испытанию даже сильнейших. Туннель слишком узок, чтобы повести людей за собой смог кто-нибудь другой, к тому же было неизвестно, какая именно развилка вызвала у Чунчжи замешательство.
Раздался дрожащий звук, такой низкий, что потонул во мраке. Но его подхватил другой голос, повысив тон. И постепенно туннель наполнился хором голосов, то расходящихся, то сливающихся воедино. Он пел о странствующих приливах и рыбацких лодках, о потерянных возлюбленных и найденных сокровищах, о штормовых ветрах и бурных водах. Песня хэнё ободряла девушку: здесь, в недрах земли, она не одна.
Чунчжа судорожно вздохнула. Она выставила перед собой ладонь и сделала еще один вдох. Голоса следовали за Чунчжой, песней побуждая ее ползти вперед, помогая ей находить дорогу.
С приближением к концу туннеля воздух становился все студенее. Чунчжа обернулась и прошептала Гончжу: она выберется первой, чтобы поискать лейтенанта. Они с Донмином должны остаться в укрытии, с оружием на изготовку, пока она не даст знать, что выходить безопасно.
Гончжу в знак согласия коснулся ее руки, скользнув по ней пальцами.
– Мы будем наблюдать и ждать тебя.
Чунчжа продралась сквозь смерзшийся ком ветвей и листьев, достигнув хрустящего снежного покрова. Но когда она преодолевала эту ледяную преграду, к ней внутрь проникла чья-то рука, схватила ее и с силой выдернула наружу.
Гончжу тотчас обернулся и дотронулся до головы Донмина. Тот повторил его движение, таким образом передав сигнал опасности по дрожащей веренице тел в туннеле.
Мужчина, вытащивший Чунчжу из туннеля, оказался вовсе не лейтенантом Ли. Он был одет как охотник, в звериные шкуры. За спиной у него висел лук, на бедре болтался нож. Его кулаки были обмотаны тряпками, лицо закрыто от холода. Чунчжа не узнала этого человека по одежде, но, подняв взгляд, увидела знакомые глаза. Это были глаза юноши, с которым она впервые встретилась весной, перед смертью своей матери.
32
Суволь не сразу узнал Чунчжу, хотя девушку при первом взгляде на него бросило в дрожь. Бабушка предупреждала ее, что каждая первая любовь опаляет сердце, ускоряя его ход, но эта любовь оставит в ее душе неизгладимую печать.
Чунчжа была вынуждена сглотнуть, прежде чем смогла вымолвить:
– Где лейтенант Ли?
Когда Суволь сообразил, что перед ним Чунчжа, он отпустил ее руку. Голос его прозвучал очень сухо:
– Он оправляется от ран, и его место занял я. – Речь его была вежливо‑сдержанной, точно они встретились впервые в жизни. – Сколько с тобой деревенских жителей?
Чунчжа тоже взяла отстраненный тон:
– Несколько десятков. Они в туннелях.
Месяц скрылся за облаком, погрузив местность во мрак. Между юношей и девушкой воцарилось молчание. Оно было наполнено воспоминаниями о данных словах и обещаниях, не выполненных миром. Тишину нарушил щелчок взведенного курка. Пока Чунчжа и Суволь разговаривали, наружу незаметно выбрался Гончжу. Появившийся из-за облака месяц осветил его револьвер.
– Вы н‑не лейтенант Ли. К‑кто вы такой? – Гончжу заикался, однако рука его была тверда.
Суволь выхватил нож. Глаза его засверкали, и когда, проигнорировав вопросы Гончжу, он обратился к Чунчже, в голосе его прозвучала горечь:
– Почему ты явилась с националистской шавкой? Это что, какая-то грязная каверза?
Во взгляде Суволя читалась звериная злоба, и Чунчжа, сделав шаг, встала между револьвером и ножом.
– Его зовут Гончжу, и он помогает нам, – сказала она. – В
