— вот что мешает вашим изобретателям и исследователям стать известными на весь мир. Да-да, именно тщеславия. Вы делаете открытие, радуетесь этому и нигде о нём не объявляете. То есть вы не публикуете свои достижения, и о них мало кто знает.
— Вы хотели сказать, не хватает честолюбия, — осторожно поправил Роман.
— Я не вижу разницы между этими словами: «тщеславие» и «честолюбие», — в ответ довольно резко бросил Геблер. — Так вот, продолжу свою мысль. Беринг на целое столетие позже Дежнёва обогнул Азиатский материк с востока и этим прославил на весь мир своё имя. Вы же знаете, что на картах всего мира красуется это название — Берингов пролив? И хорошо, что немецкий историк Миллер откопал в Якутском архиве сведения, что гораздо раньше это сделал ваш первопроходец Семён Дежнёв. И благодаря этому немцу Миллеру теперь самый восточный мыс Азии называется Мыс Дежнёва.
— Да, всё верно, — вынужден был признать Роман.
Он хотел добавить, что ведь и на Рахманах у Белухи русские люди бывали гораздо раньше, чем Геблер, но промолчал. И учёные — тот же Шангин, и Ледебур, и Бунге — знали подходы к Белухе, просто им не повезло. Зато спросил о другом:
— Ваши самые значительные путешествия 1833, 1834 и 1835 годов были совершены с южных предгорий Алтая, а не с севера, где расположен город Барнаул. Почему?
— Вы, молодой человек, кажется, из Зыряновска? Так вот, путешествия к алтайскому Монблану, то есть к Белухе, были совершены из вашего родного городка, который тогда назывался селом Зыряновский Рудник. Там местными русскими жителями давно были проложены хорошо известные пути и на Рахманы, и к подножию Белухи. По ним я и шёл.
— Да, я забыл сказать главное, — тут голос Геблера перешёл почти на шёпот. — Есть другая русская беда.
— Какая же? — так же, почти шёпотом спросил Роман.
— Неприхотливость. Способность обходиться самым малым.
— Так это же хорошо! — удивлённо возразил Роман.
— Это только так кажется. У вас нет желания богатеть, а жадность — двигатель прогресса. Потому вы и бедные, и живёте убого.
— Ну не скажите! — растягивая слова чисто по-сибирски, не согласился Рома. — Простой народ действительно живёт бедно, но богатеи во как шикуют!
— Это не то, — покачал головой Геблер, — есть и пить без меры совсем не есть хорошо. Отшень шлехт. Да, молодой человек, я повторю: жизнь состоит из парадоксов, и человеческие недостатки, даже пороки — тщеславие и жадность — двигатели прогресса.
Роману хотелось подискутировать, задать и другие вопросы, но вся эта картина с Геблером и странной комнатой вдруг исчезла, и он проснулся. Вещий сон явно произвёл на него впечатление, но, кажется, не слишком хорошее — скорее гнетущее.
«Эх, ещё бы поговорить с известным геологом относительно полиметаллических месторождений Алтая», — подумал он и снова заснул. И опять сновидение перенесло его во времена более чем столетней давности. Перед ним возник человек, явно нерусский, бойкий и, как показалось Роману, хвастливый и слегка смахивавший на гоголевского Хлестакова.
«Так это же Аткинсон собственной персоной, — догадался Роман, — английский художник, совершивший большое путешествие по востоку Казахстана! Вот уж совсем некстати, — подумал он, — мне он совсем не нужен».
— Да, я Томас Уильям Аткинсон, — заявил человечек в макинтоше и с тросточкой, — тот самый, которого ваш знаменитый географический деятель Семёнов назвал недостойным внимания, а о моём труде с описанием моего величайшего путешествия отозвался как о не внушающем доверия. А я бы сказал, что ваш этот Семёнов вовсе не достоин звания Тянь-Шанского, которое ему присудили. Его путешествие, которое он совершил позже меня на девять лет, не идёт ни в какое сравнение с моим, когда я в 1848 году зимовал в Копале.
«Какая наглость! — подумал Роман. — Эти англичане совсем потеряли совесть, сравнивая своё описание путешествия, больше похожее на бредни барона Мюнхгаузена, с действительно научным достижением Петра Петровича Семёнова!» Но стоило только Роману открыть рот, как Аткинсон затараторил снова:
— Вы, русские, назвали меня шпионом. У вас даже нет перевода моей замечательной книги на русский язык, а ведь она и спустя более ста лет до сих пор переиздаётся в Англии и США и пользуется популярностью.
«А ты двоежёнец, — мелькнуло в голове Романа, — законную жену оставил в Англии, а в Петербурге обманом женился на другой, почему в описании своего путешествия ни разу не упомянул о своей спутнице». Вместо всего этого он только сказал с оттенком возмущения: «Да ну вас!», на что Аткинсон затараторил:
— Погодите, я ещё не сказал про вашего уважаемого Геблера. Я же был у него в гостях и видел всю его подноготную. Знаете ли вы, что он держал крепостных, а его благоверная жёнушка Александра Степановна насмерть забила одну из девушек? И потом этому уважаемому доктору с большим трудом удалось отстоять её, так как ей грозила тюрьма?
«Ах, так он ещё и склочник! — опять удивился Роман. — Хотя кто знает, что творилось в те времена даже с уважаемыми людьми».
Роман мог многое сказать Аткинсону, но тот неожиданно исчез, а на его месте появились знаменитые геологи И. В. Мушкетов и В. А. Обручев. Не дожидаясь вопроса Романа о том, почему Мушкетов, будучи в 1874 году в Зыряновске, не оставил своего заключения о генезисе месторождения, Иван Васильевич со свойственной ему прямолинейностью и даже грубостью заявил:
— Я приехал в Зыряновск на масленицу, все в поселке гуляли и были пьяны, и я, ничего не добившись от вашего начальства, сел в тарантас и уехал, так как очень торопился в Ташкент, куда меня пригласил на работу генерал-губернатор Кауфман.
Обручев же был не столь краток, а скорее многословен:
— В 1914 году, когда я из Уймона проходил через Зыряновск, началась Первая мировая война, и тут уже было не до научных изысканий. На Иртыше стоял пароход, готовившийся отплыть в Усть-Каменогорск, и я поспешил, чтобы успеть на него попасть. Что касается генезиса вашего месторождения, — продолжал он в мягком, спокойном тоне, — то я скажу вам следующее: если вы спросите десять геологов о генезисе такого сложного месторождения, как ваше, то вам расскажут десять вариантов, а каков соответствует реалиям, не скажет никто. Нет ничего более предположительного, нежели теории и фантазии геологов, тем более когда дело касается генезиса магматических, извержённых месторождений с последующей метаморфизацией. Здесь будет больше фантазии, далёкой от истины. Все геологи фантазёры, и от этого никуда не денешься — у них такая стезя.
Конечно, такой ответ не удовлетворил Романа и он обратился к знаменитому геологу, бывшему у него одним из любимейших исследователей, с вопросом:
— Владимир
