него ждут.
— Ваше величество, войска не может посылать на смерть человек, лишённый их доверия.
Минута тяжёлая для обоих. Графу точно присыпали пеплом лицо. А государь старался притушить глаза — уж больно его взгляд всех сверлит.
— Вы знаете, что произошло в Одессе, — уже мягче произнёс Воронцов. — Раевский публично оскорбил мою жену. А я вновь не имею права стреляться.
Это «вновь» возвращало его к истории с Пушкиным. Ещё тогда надо было нарушить все правила службы, помнить только об обязанностях благородного человека по отношению к самому себе…
— Что вы такое говорите? — возмутился Никс, которого слово «дуэль» приводило в негодование. — Вы наместник, генерал-губернатор. Это неприкрытое убийство. Закон запрещает…
Император осёкся, понимая, что сейчас собеседнику плевать на закон и даже на собственное генерал-губернаторство.
— Пощадите только жену, — требовательно заявил Никс. — Я убеждён, что гнусная выходка Раевского всецело на его совести.
Что это меняло? Лиза могла быть сто раз не виновата. Как с Пушкиным. И виновата в главном. Она сделала мужа мишенью для насмешек. У него отняли заслуженные лавры, надломили новый карьерный взлёт. Разве такое прощают?
* * *
— Я не хочу ехать в Одессу на корабле! — Никс казался непреклонен. — Вы помните, что стряслось с фрегатом «Флора»?
Император любил море, но без взаимности. Так, во всяком случае, шутил он сам. Неприятности начались давно: ещё в 1821 году великокняжеская чета отправилась навестить родных Шарлотты. Увеселительная прогулка по Балтике растянулась на шесть недель сплошного шторма — насилу выбрались на берег. С тех пор раз на раз не приходилось. Когда плыли, когда шли ко дну.
«Флора» возила императора в Одессу 21 августа на день рождения жены. Туда — чудесная погода. Обратно — дождь, град и необходимость поворачивать к порту.
— Никакого моря. Я хочу поспеть в Петербург к 14 октября, на именины матери.
Очень похвально! Но делать по степи 200 вёрст в жару? Только до Одессы. А там пару дней лежать пластом. В то время как на корабле можно просто сидеть и потягивать рейнское. Ну, это он о себе, не об императоре. Кто и когда видел его величество сидящим с бокалом? А жаль. Расслабляет.
В конце концов, сколько Никс ни брыкался, Бенкендорф уговорил его плыть морем. Тем более что линейный корабль, принявший всю их «золотую орду», назывался «Императрица Мария». Как не уважить?
При почти попутном ветре корабль вышел из Варны и полтора дня двигался самым благополучным образом. Сияло солнышко. О борт плескалась синева, переходившая на отмелях в зелень. Низко над волной летали чайки, выхватывая рыбу. То тут, то там появлялись стайки дельфинов, вызывая неизменный интерес у команды. Простодушные матросы бросались к борту, тыкали пальцами и вступали в споры.
— Агличане зовут их морскими свиньями…
— Сам ты свинья. Это фараонки. Слыхал, море-то как зовётся? Чермное.
В большинстве служивые соглашались, что именно тут Моисей раздвигал воды. Потому в Одессе есть евреи. А потонувшие слуги фараона превратились в морских ли собак, в дельфинов ли, в русалок — это уж кому как нравится.
Вечер тоже радовал тишиной. Но на закате солнца над горизонтом протянулась длинная красная полоса.
— Ночь может оказаться беспокойной, — сообщил капитан. — Будьте готовы к приступам морской болезни.
В темноте подул сильный ветер, волны расходились и начали заливать палубу. Высокий линейный корабль лишь немного возвышался над бурной пучиной. Его, как скорлупку, то вздымало вверх, то несло с чёрной непроглядной горы в бездну.
— Я всегда знал, что утону, — сообщил император тем ворчливым голосом, каким спрашивают у жены: где мой халат?
Александр Христофорович чувствовал себя виноватым. Ведь это он уговорил государя плыть.
— Нечем дышать? Тряска?
В этот момент ударившаяся о борт волна с такой силой залепила им в лица водяной пылью, что дыхание пресеклось. А «Императрица Мария», миновав очередной пик, полетела вниз, сотрясаясь всем корпусом.
К утру команда была уже вымотанной и валилась с ног. Дул сильный встречный ветер. Какое-то время корабль лавировал. Но потом капитан приказал спустить паруса и лечь в дрейф. Часть рангоута на бизань-мачте и часть такелажа были разбиты. Раскачивало так сильно, что люди не могли устоять на ногах, и работы по починке прекратились. Матросы заклинили руль, и корабль отдался ярости волн. Все кто мог улеглись в гамаки. Кто не мог — на пол и привязали себя верёвками к выступающим частям внутренней обивки.
— Не вздумайте ходить! — крикнул капитан высоким пассажирам. — Смоет. Или шатнёт, и вы разобьёте голову.
Справедливое предупреждение. Шурка уже пару раз врезался, и если бы не желание императора культурно выворачивать кишки за борт, тоже закрепил бы себя ремнём.
— Блюйте на палубу! — гаркнул капитан. — Всё смоет!
Чтобы услышать друг друга при таком сильном вихре, приходилось кричать прямо в ухо.
— Куда нас гонит?! — государь поймал капитана за куртку и притянул к себе.
— Боюсь сказать, ваше величество, но, кажется, в сторону Босфора. Мы прошли уже миль около шестидесяти.
Новость была ужасной. Ещё сутки такой погоды, и корабль выбросит на мусульманский берег.
Держась за поручни и выступающие углы, Никс протиснулся в свою каюту, кое-как влез в гамак и вцепился пальцами в верёвочные ячейки. Его лицо было изжелто-белым. А иногда зелёным.
— Призови всех, кто ещё может доползти, на совет.
Явились немногие. Некоторые просто застряли по дороге, припёртые к стене отвязавшимися предметами обстановки.
— Нас несёт на турецкий берег! — проорал государь. — Вы знаете мой приказ Сенату на случай плена.
Ну, конечно, в каждом представителе династии «Пётр Великий не умирал»! Чёрт дёрнул повторять указ столетней давности, изданный, кстати, перед неудачным Прутским походом? Буду в плену, никаких моих распоряжений не принимать, требований не слушать.
— Если плен неизбежен, что, по-вашему, турки потребуют за меня?
Уступить всё, что взяли в нынешнюю кампанию, разумеется. А кроме? Деньги? Отказ грекам в признании? Молдавские и валашские земли? Разоружение флота?
— Крым, — коротко заявил Воронцов.
— Это невозможно.
— Сколько людей живёт!
— Триста тысяч.
«Аз есмь пастырь добрый. Пастырь добрый полагает душу свою за овцы своя».
— Вы знаете морской устав. — Кроме графа, никто бы не осмелился сказать государю очевидное.
— Пистолет на бочку, — глухо проронил Никс. Требовал от других, требует и от себя. — Если, конечно, господа, вы согласны.
Офицеры «Императрицы Марии», до которых донесли мнение государя, согласились. Некоторые свитские, напротив. Но было видно, что Никс пренебрежёт их мнением.
Только через 26 часов сила ветра начала стихать. Он изменил направление и больше не гнал корабль к неприятельскому берегу. Экипаж смог выбраться на палубу и чинил порванные снасти.
— Ты что императору предложил? — Шурка отвёл Михаила к борту и
