природа. На обратном пути несколько часов провели в Хабаровске, и мамина подруга Лена Фишер встречала меня на перроне. Я уведомила ее телеграммой, что хотела бы увидеться с Н. И. Рябовым, моим отцом, с которым всегда хотела встретиться. Тут же на перроне она мне сказала, что он скончался два месяца тому назад и протянула мне газету с некрологом. Незадолго до этого ему исполнилось только 60 лет. Единственное, что оставалось, это поехать на кладбище. Весь обратный полет я проплакала. Так было горько, что он умер так безвременно и что мы никогда с ним не повстречались.
Вернулись в Москву и вскоре стали свидетелями и участниками образования нового института ВНИИ генетики и селекции промышленных микроорганизмов при Министерстве микробиологической промышленности СССР. Директор и организатор института — С. И. Алиханян. Несмотря на то, что институт принадлежит отраслевому министерству, в верхах оговорено наличие в его составе, наряду с селекционными подразделениями, теоретических лабораторий, где бы разрабатывались генетические основы селекции. Соединение теории и практики в одном учреждении было своего рода уникальной ситуацией, даже не только по нашим отечественным меркам. В постановлении планировалось и строительство нового здания института в Москве. Пока все ютились, в основном, на площадях бывшего сектора Алиханяна в РБО. Правда, в начале 70-х институту предоставили здание, построенное по стандартному школьному проекту, расположенное в глубине промышленной зоны на Варшавском Шоссе. От Варшавского шоссе к институту вела плохая, разбитая грузовиками дорога. Утром и вечером сотрудников по ней привозил и отвозил к общественному транспорту институтский автобус. В другое время дня приходилось добираться до работы часто по грязи и в сопровождении бродячих собак.
Строительство нового здания института оказалось долгостроем. Даже стыдно сказать, что въехали в него только в 1986 году, через 18 лет после образования института. Несколько сотрудников С. И. Алиханяна, в том числе С. З. Миндлин и Т. С. Ильина, а также Э. С. Каляева и Е. Соколова приняли решение не переходить в новый институт, и их взял в свою лабораторию Р. Б. Хесин. Это был тяжелый и неожиданный удар для Соса Исааковича. По-моему, он их долго уговаривал остаться, но они были непреклонны.
Проходил довольно жесткий раздел имущества и территории. Со временем это событие утратило остроту. Все они остались нашими близкими коллегами, активными участниками совместных семинаров, школ, членами Ученого Совета института. Перешла на кафедру генетики МГУ и С. В. Каменева, тоже старая и опытная наш коллега, с которой мы тесно общались. Я рассчитывала на должность старшего научного сотрудника в лаборатории А. Н. Майсуряна. При обсуждении этой перспективы дома Лёня советовал выбрать какое-то другое направление исследований. Считал, что Саша, может быть, и невольно, подавляет мою научную инициативу. И буквально, почти сразу же Сос Исаакович предложил мне возглавить лабораторию, где объектами генетического изучения были бы актинофаги и актиномицеты. Первое время лаборатория называлась лабораторией генетики актинофагов, а впоследствии — генетики актинофагов и актиномицетов. Так я и мои коллеги, в основном, ученики Соса Исааковича в своем молодом возрасте, по стечению обстоятельств, стали руководителями лабораторий, развивающих разные направления микробной генетики. Актиномицеты и актинофаги на протяжении многих лет были главными объектами генетического изучения и практической селекции в большой лпборатории С. И. Алиханяна. При организации Института генетики и селекции промышленных микроорганизмов генетическое изучение актиномицетов и актинофагов сосредотачивается только в одной нашей (моей) лаборатории большого института.
Объектами практической селекции они остаются в лаборатории В. Г. Жданова. И так случилось, что в эти и последующие годы наша лаборатория, практически, была единственной в стране, где объектами генетики были актиномицеты и актинофаги.
В конце 1968 года произошло еще одно событие, изменившее нашу жизнь. Мы вступили в жилищный кооператив и в самом начале 1969 года въехали в собственную малогабаритную трехкомнатную квартиру в 9-тиэтажном блочном доме в спальном районе Москвы Беляево-Богородское. Нашла этот вариант моя мама. Как мы увидим в дальнейшем, у нее был и большой талант к очень популярной тогда среди москвичей трансакции — обмену квартир. Все квартиры в доме были уже фактически проданы, оставались свободными квартиры на первом и последнем этажах. При жеребьевке этих квартир Лёне повезло. Он вытянул квартиру, практически расположенную на 3–м этаже, под ней размещалось 2–хэтажное помещение небольшого магазина. В шутливом скетче, который был зачитан в 2012 году на Лёнином 80-летнем юбилее, я так описала эту ситуацию (в каждой шутке, как известно, есть доля правды): ответ на вопрос, как в течение одной минуты получить в подарок деньги на первый взнос за трехкомнатную кооперативную квартиру оказался очень простым: надо нечаянно опрокинуть на пол таз со всей посудой, включая взятую на прокат, в квартире тещи после празднования 60-летия со дня рождения тестя.
Это был не первый случай. Друзья по Тимирязевке вспоминали, как Лёня на занятиях, конечно, случайно, разбил очень дорогой стеклянный импортный прибор. В те ещё сталинские времена за это могли свободно и посадить. Но пронесло.
Жили мы вместе с моими родителями в течение 10 лет. В начале 1969 года мы въехали в новую квартиру, оставив у мамы в возмещение морального ущерба все наши книги и посуду, которую не успели разбить.
Юра Дьяков в это время был озабочен обменом двух комнат в коммуналках на отдельную квартиру. Стояли с женой Таней на 5-м этаже хрущевской 5-тиэтажки без лифта, и Таня вдруг сказала: «Смотри, в доме напротив живет Лёня», и Юра немедленно отреагировал: «Меняемся!» Так, начиная с 1969 года, мы и стали жить по соседству. Жили они в этой квартире больше 40 лет, и только в 2010-м году Московский Государственный Университет предоставил своему заслуженному профессору большую современную квартиру на проспекте Вернадского.
Переезжали в январе в трескучий мороз, когда дом еще был практически не заселен, лифт не работал. Лёня со скарбом и всей честной компанией, ехал по морозу в открытом грузовике. Ну, ничего, дома отогрелись. Оля срочно заболела воспалением легких, и в один из первых дней нашего заселения у нас в квартире прорвало батарею и горячая вода хлынула на паркетный пол. Хорошо, что слесарь оказался рядом. Да, за несколько дней до въезда мы должны были отметить недостатки, которые имелись в квартире после ее сдачи строителями. Только при выходе из квартиры заметили, что в ней просто нет входной двери. Потом долго боролись с крысой, забивая ее нору битым стеклом. Ночью она спокойно его отодвигала и разгуливала по квартире, громко стуча лапами. Ее экскурсии прекратились только тогда, когда Лёня закрыл нору толстой металлической пластиной. «В
