нашла выход, но своим дыханием протаяла туннель в виде ледяного грота. Противоположный конец едва просвечивался. Ширина моста по руслу, наверное, не менее 100 метров. Однако проход под оплывиной есть, и высота грота такая, что не слезая с лошади можно свободно проехать.
— И верно, нехорошее место, — остановившись, произнес Куприян. — Что, мужики, будем делать?
Спутники его, крепкие рабочие с Подхоза, посовещались и решили рискнуть; время перевалило на вторую половину дня, и тратить его на обход по горам не захотели. Да и лошади без боязни под мостом прошли. Наломали ревеня на полные вьюки лошадям. Спустились из лога, уже начинало смеркаться и собиралась гроза. Вот и мост — надо бы скорее проскочить, но что это? Лошади прижали уши и встали как вкопанные. Стоят, ушами прядают и ни в какую, как ни понукай.
— Вот ведь, скотина, а чувствует, — недовольно проговорил Куприян. — За день подтаяло, однако, действительно опасно. Держится на честном слове.
— Животная, она лучше человека знает, где можно, а где нельзя, почуяли, что грот может обвалиться, — делились мужички. — К тому же и темно в туннеле — им и страшно. У них уши чуткие — наверное, слышат какие-то звуки, шорохи.
— А что делать? Объехать не получится — по сторонам сплошные скалы.
Куприян недолго думал:
— Придется взбираться на оплывину да по верху как-то переходить. Хотя и это тоже рискованно. А что делать, иного выхода нет. Вот беда: у нас ведь, кроме топора, другого инструмента нет.
Стали готовить вход на мост, на него ведь непросто взобраться. Надо было обрушить часть снега у склона, утрамбовать его. С полчаса, наверное, бились, но с грехом пополам какой-то вход соорудили. Странно, что лошади послушались, пошли на снежную гору. И только вся эта кавалькада взгромоздилась на ледяную верхотуру, как хлынул сильнейший ливень, и вся эта снежная масса рухнула по всей длине. Вместе со снегом кувыркнулись, смешавшись в кучу: кони, люди, вьюки с рассыпавшимся содержимым! Благо остатки моста падали как-то замедленно и никто из людей сильно не пострадал.
Братья шли следом, и Роман не заметил, как ухнул в темноту.
— Стёпа, ты жив?
— Здесь я, здесь! Испугался, а так ничего. Вроде бы цел.
Больше всего досталось лошадям. Испуганные, пытаясь быстро вскочить на ноги, они бились и барахтались, но, слава богу, не покалечились, хотя потоптали то, что весь день собирали.
Вспышки грозовых разрядов ослепляли в темноте — после них ничего не было видно. Молнии втыкались в склоны гор то справа, то слева, и громыхало оглушительно и страшно. Под этот аккомпанемент целый час ушёл на то, чтобы ощупью собрать остатки ревеня.
Тронулись в путь, а навстречу с факелом уже идут Пётр Иванович и Марфа. Ничего не сказал Пётр Иванович в ответ на сбивчивые слова оправдания Куприяна. Только Марфа позже ворчала:
— Впредь не потакай, держи свою линию твёрдо и не сворачивай! Не хотел соглашаться — так и стой на своём. Много их таких. Давят, а ты не поддавайся. Не мужик, что ли!
Дом на солнечной поляне
Слова с делом у Дементьевых не расходились. Через год на широком лугу, полном солнца и света, стояла просторная и светлая новая изба. С одного её бока гора, обращённая к солнцу, с другой — луг с родником у кромки пихтово-берёзового леса. В избе большая горница, отделённая от кухни большой печью. Четыре окна на две стороны, не считая кухонного. Весёлый рубленый дом с цветными карнизами и под железной крышей. Через Большую речку перебираться не надо, и Юзгалиха больше не грозит.
Изба крестьянская, да не совсем. Конечно, батарейными радиоприёмниками не удивишь, а вот стеллажами с книгами Петру Ивановичу можно было гордиться и удивлять любого местного гостя. Тут и художественная литература, и энциклопедия, а уж журналов — уйма. «Огонёк», «Наука и жизнь», «Знание — сила», про «Пчеловодство» можно и не упоминать. А ведь за почтой надо два раза в неделю ходить в Столбоуху, а это почти семь километров в одну сторону. А как же иначе, дети не могут расти неучами, считал Пётр Иванович, а без книг образованным человек не вырастет. И не только образованным, а человеком вообще — так он считал.
У Петра Ивановича пчелохозяйство доходило до 400 ульев совхозной пасеки. Умопомрачительное количество, требующее работы от зари до зари. А Пётр Иванович ещё находил время полюбоваться лесом, птичками, цветами и всеми явлениями природы. Работа, работа… Кроме хождения за пчёлами надо ещё кормить себя и семью. А это скот, заготовка сена, ягод и дров на долгую, семимесячную зиму. Летом особенно большая нагрузка, зимой тоже на диване не залежишься: со скотиной забота, с дровами, надо огребаться от снега, иначе задавит и дом, и все постройки. А он всё валит и валит, начиная с начала ноября до самого апреля.
И всё же зимой некоторая передышка. Редкими вечерами, когда семья собирается дома, Пётр Иванович при свете керосиновой лампы или самодельных восковых свечей читает «Войну и мир», Марфа Михайловна что-то штопает и тоже слушает увлекательное чтение.
Весёлая поляна, весёлая гора напротив. Зимой с неё и оплывины не страшны, и хорошо с неё стремглав прокатиться на санях. Сколько хохоту и смеха, когда зарюхаешься под горой в сугроб! Она же, эта горка, и весной первой освобождается от снега — иди и собирай подснежники! А чуть позже, в мае — июне жарками полыхает поляна за домом. Тенистый луг тянется до самого леса. Там, в лесу, птичий гам, а под окном тоже какая-то птаха распевает с утра до вечера.
Посмотришь со стороны — настоящий рай земной! Однако и он имеет свои особенности. Роман хорошо помнил, как мальчонкой пострадал от змеи. Тогда ещё жили в устье Юзгалихи. И было ему лет шесть, ещё не школьник. Родители с утра ушли на пасеку, а для присмотра за детьми приезжала бабушка Лукерья Егоровна. Ну а маленькому Роме поручалось не пускать скотину на сенокосные угодья (склон горы перед домом). Вот он в очередной раз «верхом на коне» — на хворостине, — босоногий, мчится по тропинке. Обо что-то запнулся, упал, вскочил и дальше. Прибежал домой и жалуется бабушке, что больно ноге. К вечеру стало плохо, нога начала пухнуть. Пришли родители с пасек. Отец сразу понял, что укусила змея. Расковырял ранки и пытался выдавить и отсосать кровь, но время было упущено. Перетянули ногу выше колена жгутом, а к утру нога до пояса распухла. Жгут оказался как бы
