это? — не поверил Стёпа. — Тетерев — птица! Как его можно поймать, если он летает?
— Летать летает, да вот на ночь в снег зарывается. Если мороз за тридцать, может не только ночь, но и день там просидеть. Под снегом ему тепло, благодатно, да вот беда: когда он с берёзы вниз спрыгивает, на снегу след остается. Охотник идёт, примечает: «Ага, здесь косачи с дерева спрыгнули». Ямки-то, они видны. Тихонько подкрадывается и… кошкой бросается и хватает тетерева. А то ещё и сачком — так ещё сподручнее.
— Да-а, — протянул Рома, — надо и нам попробовать.
— И не жалко вам? — вступила в разговор Надя. — Как-то нечестно получается. Им и так тяжело зимой, а тут вы, будто голодные!
— Ну, не нам, так лисе на обед достанется, — оправдывался Степан.
— Это что, — опять взяла слово мать, — в бытность моего детства косачей было так много, что их ловили, сидя в специально вырытых ямах. Сверху укрыто всё ветками, соломой, и снопики пшеницы — их называли кладью — для приманки расставлены. Тетерева глупые, лезут за поживой, а тут яма. Проваливаются — только успевай хватать.
— Это очень жестоко, и мне не нравится, когда вы называете тетеревов глупыми!
Надя не очень любила рассказы охотников, хотя частенько сопровождала братьев в прогулках по лесу, да и на охоте бывала не раз.
— Тут, Надюша, так, — за всех ответил отец, — или признавать охоту, или нет. А охота, между прочим, человека человеком сделала. На одних корешках да луковичках дикий человек гомо сапиенс бы не стал. А впрочем, Надя, я с тобой согласен. Атавизм эта охота, должна бы отмереть эта страсть, а тянет. Так как, с нами-то завтра пойдёшь?
— Пойду, пойду! — торопливо отвечала Надя. — Эти глухари такие смешные! Ходят важно, вразвалочку, и сердитые бывают, как индюки.
Ловлей глухарей по оттаявшим склонам занимались едва ли не все пчеловоды и жители Подхоза. У каждого свой путик — тропинка, по которой бегают или ходят тяжёлые мошники, как называют глухарей за их солидность и вес. Именно ходят, а не летают. Зиму глухарь кормится в кедрачах на белках, а как горы оттают, летит вниз. Глухарь — птица тяжёлая, летает плохо, но вниз-то чего не лететь! Так разгонится, что и остановиться не может. Планирует, летит, как тяжёлый снаряд. Бах! — сел. Огляделся: «Эх, однако, перелетел, надо возвратиться чуток вверх». Топает на своих двоих, выбирая дорожку, где почище и кусты пореже. Что такое? Какая-то ограда поперёк пути. Бежит вдоль неё, вот, кажется, и проход есть. Как раз то, что надо! Сунулся туда, голубчик, — и готов! Головой прямо в петлю.
— Вот он наш красавец, попался, как кур в ощип! — порадовался удаче Пётр Иванович. — У меня их тут целых пять ловушек, будет ли ещё? Как раз тебе, Надюша, на день рождения плов сделаем.
— Мне и одного хватит! — почти сердито отвечала Надя, жалея краснобрового черныша.
— И когда ты, пап, изладил всё это? Имею в виду ловушки с загородками из хвороста, и петли из чего-то изладил? — спросил Рома.
— А вот пока вы грызли гранит науки, я и потрудился. А кто научил? Так это же соседи наши надоумили. Здесь ведь все пасечники — охотники. Даже мать наша — она же из местных — науку эту знает. А что до проволоки, так голь на выдумки хитра — из брошенных автомобильных шин вынимаем. Стальная, не порвёшь. Этого добра сколько хочешь, и, главное, бесплатно — ничего не стоит.
Во второй ловушке ничего не было, а в третьей и в пятой опять удача. Двух положили в рюкзак, а третьего отпустили, благо он был жив-живёхонек. Обрадованный, быстро-быстро побежал в гору — совсем как это бы сделал домашний петух.
— Ишь, какой у него внушительный, сердитый вид! — весело сказал Пётр Иванович. — Давай, шпарь, да не попадайся больше! На развод, пусть живёт, — добавил он, оборотясь к детям, — а нам, и верно, двух хватит. Бывает, и зайчишка попадается в эти окаянные петли. Вот ведь незадача — лезут почём зря. А может, и правда пора кончать с этими ловушками! Мне ведь, Надюшка, и самому птицу жалко.
Сделав дело, все присели отдохнуть на прогретые сухие кочки. Достали припасы из дома: яйца, сваренные вкрутую, чёрный хлеб и молоко. Со всех сторон, сидя в голых ветвях, рыженькие овсянки тянули свою нехитрую песенку. Бабочка лимонница пролетела, а солнце жгло так, будто на дворе лето.
— Ну вот, ребятки, кажется, неплохо мы провели день, — сказал, вставая, Пётр Иванович, — теперь можно и домой. Глядите, клещей не наберите. Они сейчас дюже голодные — так и лезут, спасу нет.
Экспедиция за ревенем
Снежную лавину, что скатилась с горы, всей семьёй раскидали лишь к июню, да и то не всю. Выше же, по ущельям Юзгалихи и Большой Речки, остатки оплывин всё ещё возвышались обледенелыми снежными грудами.
Ранним июньским утром у пасеки Дементьева остановилась кавалькада всадников с четырьмя лошадьми.
— Едем за ревенем, — после приветствия пояснил бригадир совхоза из Столбоухи Куприян Гордеевич. — Говорят, у вас тут на Юзгалихе его шибко много.
— Много-то много, но надо знать, где его искать. Он же, ревень, таков: где много, а где и вовсе не найдёшь.
— Вот я и хотел попросить тебя, Пётр Иванович, отпустить твоих мальцов, чтобы показали. Уж они-то, твои орлы, всё должны знать.
— Отпустить-то не проблема, да вот незадача: лежит там оплывина, как раз на пути, с зимы не растаяла. Юзгалиха там промыла себе выход, но ледяной свод так и висит над головой. Очень осторожно надо проезжать. Что ты, Марфа, на этот счёт думаешь?
Петру Ивановичу явно не нравилась вся эта затея.
— Не дай бог, может обрушиться в любую минуту! Над головой ледяная глыба тает — никто не знает, когда обвалится. Придавит не хуже бревна в кулеме. Тут недалече по Большой речке лежит куча костей. Так же вот, как бывает в шахте, свод обвалился на коней. Так лошади и пропали. Там, если проходить под сводом, надо порознь, отдельно лошади и люди. А ещё лучше обойти стороной.
— Мы так и сделаем, — согласился Куприян, — авось пронесёт.
До лога с ревенем километров, наверное, пять. Половина пути — тропа, а дальше прямо по руслу. Воды ещё порядком — где-то вброд, где-то по берегу. Серовато-белой глыбой встал на пути снежный арочный мост. Гигантская, частично обледенелая гора снега десятиметровой высоты перегородила ущелье. Настоящая плотина поперёк реки, и хорошо ещё, что вода пробилась сквозь неё и не только
