class="p">Жар-птица
Целый год я не был в Малиновке. Звонил, конечно, бабуле, да и деда Лёню не забывал. От них знал все последние Малиновские новости. Осенью началось строительство какой-то мини-фабрики на Барской пустоши за селом. Приехали предприниматели с областного города, и стали стройматериалы завозить. Попытались было жители воспротивиться, да только оказалась у дельцов бумага, в которой говорилось, что земля им отдана в аренду на 10 лет с последующим возможным продлением, и все делается по закону. Будут Малиновскую целебную воду по бутылкам разливать и за границу продавать. А воду из скважин на Пустоши добывать станут. Жители, конечно, с этим согласиться не могли. В разные инстанции жалобы писать начали, да только всё бесполезно. Отписки приходили в ответ, мол, всё законно. Зимой все затихло, а по весне с новой силой пошла стройка
Я переживал за своё родное село. Да и мои родители собирались после того, как я школу закончу и в институт поступлю, купить в Малиновке участок земли и перебраться на родину отца окончательно. Учебный год пролетел быстро. Я лодыря не гонял, готовился к ЕГЭ как следует, уже и ВУЗ присмотрел и факультет. Пойду на ихтиолога или, может, биолога-рыбовода. Отучусь – приеду в Малиновку и займусь разведением рыб: и прибыльно, и интересно. Вон Серега-фермер сельским хозяйством занимается, и к душе ему это, да и неплохо зарабатывает на своих страусах. И вот экзамены позади, документы в институт поданы. И я уже в середине июля прибыл в Малиновку к бабуле.
В первый же день отправился на Барскую пустошь посмотреть на строительство. Да уж, нагнали техники всякой: краны, бульдозеры. Раскурочили всю Пустошь. Несколько корпусов фабрики практически готовых высились. В стороне вагончики стояли, в которых рабочие жили. Даже издалека было видно, что загажен луг бытовым и строительным мусором. А ведь там родники бьют, чистейшие, которые реку питают. Э-эх, испортят всю экологию местную, и птица счастья не поможет. Вечером отправился я к деду Лене. Гостинец ему понес: карбоновый спиннинг и катушку к нему инерционную. Дед спиннингу обрадовался.
– Вот угодил ты старику, Юрка!! Легкий какой, прям, невесомый!
Присели мы с ним на крылечке. Сидим, на закат любуемся. А у меня одни вопросы на языке, но молчу, неловко как-то сразу о стройке на лугу спрашивать.
Да только дед сам понял, что меня гложет. Спрашивает:
– На Барскую пустошь ходил днем?
– Ходил – вздохнул я. – Дед, надо с этим бороться как-то, что-то делать. Загадят всю нашу местную природу и воду выцедят.
– А ничего делать не надо. Не построят они здесь ничего.
– Да как это не построят? Там уже три или четыре корпуса стоят и завезли еще стройматериалов гору.
– А вот так и не построят. – Дед усмехнулся и закурил. Пуская дым кольцами, спросил:– А ты знаешь, почему пустошь Барской зовётся? И почему это не просто луг, а Пустошь?
Я пожал плечами.
– Что-то слышал давно. Вроде барин там жил. Усадьба богатая стояла. А потом барин тот помер, усадьба развалилась. Там фундамент еще кое-где из земли торчал. В детстве с пацанами деревенскими в войнушку там играли. А, вспомнил, бабуся еще говорила, сгорело вроде поместье это.
Дед хитро прищурился:
– А почему там никто из деревенских ничего не строит, да и колхоз когда был – тоже строить на пустоши ничего не стали, знаешь?
Этого я не знал.
– Ну и почему?
– А вот слушай, какая у нас местная легенда есть
***
Лет 150 назад было на том лугу, что сейчас Барской пустошью зовётся, именье большое. И барин, конечно, имелся. Дворянчик средней руки. То ли из Строгановых, то ли из Кирсановых. Службу он нёс в столице, в каких чинах и званиях – не ведомо, да только когда батюшка с матушкой его преставились, вернулся барин этот в родовое гнездо. Холостой видный мужчина всколыхнул все провинциальное общество. Стали его наперебой в гости зазывать, с незамужними девицами знакомить. И вдовушки помоложе виды на него имели, да что греха таить, и замужние дамы случалось, томно вздыхали при одном упоминании его имени. Феликс (так его звали) приглашения принимал, визиты наносил и знаки внимания местным красавицам оказывал, а вот жениться не торопился. Год прошел, другой, слухи пошли про барина, один хуже другого: там помещик Титов с охоты раньше времени вернулся и свою супругу с Феликсом застукал в супружеской спальне. Чуть не застрелил. Там девица, дочь отставного полковника Подъяблонского в интересном положении оказалась. И тоже слышно, от Феликса. И слухов таких становилось все больше А барин и в ус не дует. На увещевания немногочисленных друзей отвечал, что дескать, молод, для женитьбы не созрел, ту самую, единственную, не встретил, с которой под венец и вместе на всю жизнь.
И кто знает, каких бы дел он ещё натворил в своей беспутный жизни, только встретил он однажды Феню, жену кузнеца Фрола.
Про Фрола и Феню отдельная история. Домишко и кузня Фрола на краю села стояли. Как раз на развилке дорог: одна в город, другая к усадьбе барской. Кузнец рано сиротой остался. Отец его с города как то ранней весной ехал, да в метель попал, с дороги сбился и вместе с лошадью в полынью угодил. Сумел и сам выбраться, и лошадь спасти, но промёрз сильно и через пару недель помер от лихоманки. Жена ненадолго мужа пережила, угасла от тоски за год, и остался Фрол на шестнадцатом году один как перст. Горевать некогда было, кузнечному делу парнишка был сызмальства приучен, в кузне отцу помогал. Вот и начал молодой кузнец сначала лошадей ковать, а постепенно и всяким другим премудростям кузнецкого дела научился. К двадцати годам про Фрола слава по всему уезду шла: любой заказ выполнить может малиновский кузнец, скует без изъяна. Да и сам парень видный: высокий, статный, голубоглазый. Сколько девушек вздыхало на кузнеца украдкой поглядывая. Только он предпочтения никому не выказывал. Улыбался всем и на посиделках орешками одаривал всех одинаково.
Была у кузнеца слабость: очень он любил соловьиные песни по весне слушать. Бывало, весна настанет, и вечерами заканчивал Фрол свои дела в кузне и отправлялся к Соловьиному оврагу трели слушать птичьи. Он там даже лавочку под берёзкой соорудил, что б, значит, удобно было ему. Да ты, Юрка, это место знаешь… Там и сейчас лавочка есть. Молодые влюблённые наши там до утра сидят трели, слушают. Товарищи над Фролом посмеивались, а ему хоть бы что.«Ничего вы, дураки, не понимаете, – говорит. – Соловей он самой душой поет для своей любимой. Оттого и у человека
