с границы,
Ласковому ветру подставляют лица,
И с улыбкой слушают, как ликуют птицы.
Кто с друзьями вместе песни распевает.
Кто в траве о счастье призрачном мечтает.
Кто кровавый свой клинок к бою начищает.
Белый свет как будто песней зачарован,
Отступает горький полумрак былого,
Милосердная земля оживает снова,
Будем же смеяться, ликовать беспечно,
Пить вино хмельное, радоваться встрече
И наполним добротой помыслы и речи.
(Д. Анисимова)
[ДВЕНАДЦАТОЕ][20]
DECIMA SECUNDA
Ejusdem generis[21]
На мелодию песни Лукреции
Просторами полей струятся по земле
любовь и вдохновенье.
Взгляни, и тут и там раскидистым садам
пришла пора цветенья,
С небес спустился рай, купается наш край
в привольном птичьем пенье.
В сияющих венках танцуют на лугах
приветливые девы,
Огнем искрится взгляд, и далеко летят
счастливые напевы,
Повсюду красок пир, решился горний мир
на милость вместо гнева.
Проказник Купидон, весельем упоен,
златой стрелой играет,
Порой замрет на миг на крылышках своих
и вновь вокруг порхает,
И каждому в кругу на солнечном лугу
подругу выбирает.
Так не тревожься, друг, средь тягостных разлук
на миг забудь печали.
Былого не вернуть, но я молюсь, чтоб путь
нам звезды освещали.
Иссушим же до дна хмельной бокал вина
и красоту восхвалим!
О, как предугадать тот миг, когда опять
воскреснем для скитаний?
Когда, услышав зов, возьмем оружье вновь,
чтоб пасть на поле брани?
Господь всему судья! Земная жизнь моя
в его предвечной длани.
В плену своих тревог, в пыли чужих дорог
мы знаем счастью цену,
Так будем танцевать, смеяться, ликовать
с улыбкой дерзновенной!
Как благостный привал, Господь нам даровал
сей день благословенный!
Мадьярская струна тревогою полна,
но я в боях доныне
Минуту находил, в траве переводил
Овидия с латыни.
Покуда с вами я, бесценные друзья,
нас радость не покинет.
(Д. Анисимова)
ТРИНАДЦАТОЕ,
сочиненное на имя одной прекрасной девы
На мелодию песни «Давние беды»
Стихни, боль моя, безотрадно я
гасну на чужбине,
Таю, как свеча, на душе печаль,
горькое унынье.
Если отчий край, благодатный май,
с грустью вспоминаю,
Стонет сердце вновь, не порвать оков,
слезы проливаю.
Рвусь я, сам не свой, к матери родной,
к стороне далекой,
Легче умереть, чем тоску терпеть
в жизни одинокой.
О, когда б я мог в суете дорог
глас услышать нежный
Той, кого любил, с кем столь счастлив был
в ласке безмятежной.
Но, увы, мольбы тщетные мои
милая не слышит.
Знать, уже не ждет, раз вестей не шлет,
раз так редко пишет.
Стал от горьких дум хмур я и угрюм,
словно дождь осенний,
В холодах тревог, словно ветвь, иссох,
нет душе спасенья.
Что мне бренный мир, ярких красок пир,
радостью богатый,
Не пьянят давно танцы и вино
и не манит злато.
Умер я? Живу? Словно наяву
страшный сон мне снится,
Тяжек каждый шаг, грешная душа
в край родной стремится.
Милая земля, горы и поля,
реки и долины.
Сидя у ручья, наслаждался я
пеньем соловьиным.
Божья благодать, светлая звезда
пусть для вас сияет,
Пусть вовек меня милая моя
ждет, не забывает.
(Д. Анисимова)
[ЧЕТЫРНАДЦАТОЕ]
DECIMUS QUARTUS
На имя Борбалы[22]
На мелодию песни Лукреции
Безумная тоска царит в душе моей,
и жизнь мне нестерпима.
Надежда, что меня питала до сих пор,
ушла невозвратимо.
Я Господу молюсь с тревогой на душе —
я милым не любима.
Обидно слушать мне слова моих подруг
о радостях желанных.
Чуть вспомню о тебе — в плену моя душа,
в тенетах окаянных,
И сердце бедное все мечется в груди
от жалоб непрестанных.
Распространи свой свет, о солнце ясных дней,
свети мне, луч далекий.
Ты радость, ты любовь, ты красота моя,
тебе я шлю упреки.
Яви твой дивный лик в мой беспросветный мрак,
утешь меня, жестокий.
Быть рядом я хочу. О, жажда быть с тобой
день ото дня сильнее.
Но исполненья нет желанью моему,
и слезы льются злее.
Чем больше светлых дней дарила мне любовь,
тем без любви больнее.
Ах, отдохну ли я от горя и от мук,
найду ли снисхожденье?
Один лишь ты мне врач — погибну, если ты
не дашь мне исцеленья.
Великий грех забыть, что я любви ищу —
не отвергай моленья.
Любимый, страшно мне! Не будь со мной жесток
и не смотри сердито.
Совсем ты не таков: к чему суровый нрав,
когда нежны ланиты?
Чем провинилась я, что щедрые дары
лишь для меня закрыты?
Ах, милый, надо мной ты волен до конца,
мной до конца владеешь.
Ты видишь, я твоя покорная раба,
казни меня, коль смеешь.
Не думай никогда, что мучаешь меня —
ты и казня лелеешь.
Что ж! Если на меня унылость ты нагнал,
то дашь и утешенье.
Как ни прикажешь ты, увидишь — быть тому
по твоему решенью.
Ты душу гнешь, как гнет умелый садовод
некрепкое
