растенье.
А я как деревце — бросай меня в костер,
пока я зеленею:
Как свежая листва, я влагой изойду,
как уголь почернею.
Так в муках и огне палима я тобой,
любовь к тебе лелея.
Конечно, ты слыхал: за морем есть гора,
что Этною зовется.
Из кратера ее убийственный огонь
порою ввысь несется,
И погасить его ни бурям, ни дождям
вовек не удается.
Поверь мне, я горю любовию к тебе,
как лава в жаркой страсти,
Не могут погасить любви ни грусть, ни боль,
ни беды, ни напасти.
Измучь меня, убей, но победить любовь
ты не имеешь власти.
Расстанусь с болью я, должно быть, лишь когда
светила все затмятся,
Вспять реки потекут, вершины снежных гор
в провалы обратятся.
Чего мне ждать еще? Ведь ни любовь моя,
ни боль не прекратятся.
Обиден для меня печали полный взор,
будь снова весел, милый.
Пусть твой прекрасный взор, что жизнь мою гасил,
в нее вдыхает силы.
Ты знаешь, всем тебе пожертвовала я,
что дорого мне было.
Что мне еще сказать? Любимый, вовсе я
сердить тебя не в силах.
Как знать? Быть может, слух твой замкнут на слова
речей моих постылых?
Но я твоя раба, покуда крови ток
не истощится в жилах.
Ты — цвет моих надежд. К тебе устремлены
любовь моя и вера.
Зачем? Не знаю я. Но только день и ночь
к тебе стремлюсь без меры.
Одним тобой живу, и время без тебя
томительно и серо.
И знай, что за тебя я день и ночь молю
Владыку мирозданья.
Ведь я — твоя раба. Как имя — спросишь ты
направившей посланье?
Ты сам его узнай по светлым пятнам слез,
возвестникам страданья.
(А. Шарапова)
ПЯТНАДЦАТОЕ
Ad apes[23]
На мотив польской песни «Bys ty wiedziala»[24]
По саду давеча гулял я и набрел
На юношу, что клял судьбины произвол
Под монотонное гуденье диких пчел.
Душой смятенною он прозревал сквозь мрак
Своей возлюбленной прекрасноликий зрак.
И вот юнец запел, и начал песню так:
«Грущу недаром я и искренне вполне,
Как о путях любви задумаюсь — зане
Моя избранница убийцей стала мне.
За службу верную признанья я не знал,
На чувство пылкое — не встречный страсти шквал,
Лишь слово доброе я изредка слыхал.
О, жесткосердая, чем, кроме маеты,
Ты даришь мнящего тебя венцом мечты?!
Иль тайным недругом меня считаешь ты?»
Тут, обратив глаза, исполненные слез
На пчел, кружащихся над чашечками роз,
Несчастный юноша такую песнь вознес:
«О, пчелы глупые, к чему весь этот гам?
Чего вы ищете, порхая по цветам?
Коль меда алчете, то он совсем не там!
К моей возлюбленной направьте свой полет,
К устам, пылающим, как вишни спелый плод —
Вот где обрящете сладчайший в мире мед.
Но мед сбираючи, смирите вашу прыть.
Страшитесь невзначай любовью уязвить
Уста прекрасные — век будете платить!
Поймите, глупые, как жала есть у вас,
Так сила чудная есть у прекрасных глаз,
Вельми немалая и страшная подчас.
Любовь в очах ее, как молния, грозна!
То воскресение, то смерть несет она,
То бьется радость в ней, а то тоска одна.
Внемлите, кто из вас пребудет несмирен,
Месть необорную изведает взамен,
Любовной мукою невольно взятый в плен.
Случится с таковым ужасная беда.
Покой в душе его истает без следа,
И в правду слов моих поверите тогда!»
(Д. Веденяпин)
ШЕСТНАДЦАТОЕ[25]
In somnium extra[26]
На мотив песни «Vir monachus in mense Maio»[27]
Случилось так, что некою весной
Влюбился я и, потеряв покой,
Терзался, как больной.
Всечасно я метался, как в бреду,
С единой думой сделавшись в ладу:
Как превозмочь беду?
И вот однажды, пролежав без сна
Всю ночь, покуда сделалась видна
Небес голубизна,
В надежде боль сердечную унять
И грусть-тоску докучную прогнать
Отправился гулять.
И, мнится, я немало прошагал,
Когда передо мной поток предстал,
Прозрачный, как кристалл.
По берегам, куда ни кинешь взор,
Раскинулись фиалковый ковер
И розовый шатер;
И тут же, чуть поодаль от ручья
Рос кипарис, в листве своей тая,
Счастливца-соловья.
И воссиял покой в душе моей,
И я прилег в тени густых ветвей.
Где щелкал соловей;
И вот напевом дивным ублажен
И долгою прогулкой утомлен,
Я погрузился в сон.
И та, что всех дороже, та, кого
Я обожаю более всего,
Во сне, как божество,
Как будто бы явилась мне светла
И голосом, исполненным тепла,
С улыбкою рекла:
«Наверно, милый, мне самой судьбой
Назначено в союзе жить с тобой,
Утих сомнений рой.
Я вижу, что ты искренен вполне,
Когда, горя в молитвенном огне,
Ты молишь обо мне
Всевышнего — и всю себя, как есть
Свою любовь, и молодость, и честь
Тебе хочу принесть.
Как видишь, совершая выбор свой,
Я доверялась не
