а я возглавлял Госплан СССР.)».
Кстати, вопрос о мыле был поднят даже на Политбюро.
Политбюро 8 сентября 1989 года рассматривало вопрос «О политической ситуации в ряде регионов страны».
Горбачёв: «Николай Никитич (Слюньков), что с мылом-то будем делать, с другим дефицитом? Кто у нас за экономику по-настоящему отвечать будет?»
Слюньков даёт пояснения. <…>
Чебриков: «Вопрос сегодня стоит о негодной работе нижних структур власти. В этом всё дело. Надо какие-то дополнительные структуры создавать. Забастовки происходят в 46 областях. Забастовочные комитеты снимают с должностей специалистов и руководителей предприятий»[69].
Были на Донбассе и специфические условия.
Рыжков Н.И.: «В Донбассе угольные пласты очень тонкие, 60-сантиметровые, работать в лаве приходится лежа, обушком уголь откалывать – как отец начинал; лежа, ворочать грохочущий и норовящий вырваться из рук отбойный молоток или перфоратор – это теперь. Хотя это “теперь” со стахановских времён тянется, мало что изменилось в условиях работы на таких шахтах. Шахтёрский поэт Николай Анциферов язвительно и точно сказал о таком труде: “Я работаю, как вельможа. Я работаю только лёжа…” А как ты в такую щель комбайн загонишь? Никак…»[70].
Не зная этой специфики, председатель Госкомтруда попал впросак.
Щербаков В. И.: «Я много ездил по заводам и всегда там ставился вопрос о спецодежде. А в этот раз я спросил народ, почему они не спрашивают о ней? В ответ раздался общий хохот. “Ты в наших шахтах был? – спрашивают. – Пойдём, покажем”. Едем в шахту. В Донбассе пласты угля тонкие и крутопадающие. Шахтёрам платят за уголь, а не за породу, поэтому все забои – это узкие норы. Температура 40–42 градуса, шахтёры работают в одних трусах и в сапогах. Горняк надевает очки и с отбойным молотком лезет в нору забоя и руками отгребает уголь дальше. Земля дышит. Только там я прочувствовал текст популярной в нашем военном училище строевой песни: “Земля трещит, как пустой орех, как щепка трещит броня…” Я полез в забой в комбинезоне и застрял в нём, как Винни-Пух в мультфильме. Грозный подземный гул, нарастающий треск оседающих где-то пластов производят достойное впечатление. Понял, что шахтёров пугать неприятностями или давить на психику – просто глупо. Работающих в таких условиях взять силой, пожалуй, невозможно. С ними можно только договариваться. После этого мне стало понятно, почему нет вопросов о спецодежде и кому действительно нужен досрочный выход на пенсию, доп. отпуска, санаторное лечение и психологическая реабилитация.
Так на ходу пришлось находить понимание и некоторые решения.
Всего в Донбассе я тогда пробыл дней десять».
Одновременно шли переговоры и в Москве. 24 июля 1989 года в Кремле состоялась встреча председателя Совета министров СССР Н.И. Рыжкова с представителями забастовочных комитетов Донбасса. На встрече была выработана программа действий, относящаяся ко всей угольной промышленности страны.
В тот же вечер, в 22 часа, донецкие шахтёры переговорили с главой своей делегации в Москве и получили информацию о том, что договорённость наконец достигнута. Однако после этого они не согласились разойтись и закончить забастовку, а остались ждать возвращения делегации, чтобы своими глазами увидеть подписи Горбачёва и Рыжкова под документом.
Бастующие шахтёры покинули площадь вскоре после вечернего просмотра телепередачи с заседания Сессии Верховного Совета СССР, где шла речь об обстановке в угольных районах страны, и репортажа о встрече Н.И. Рыжкова с представителями забастовочных комитетов Донецкой области. 25 июля шахты Донецка возобновили работу.
Щербаков В. И.: «Следует сказать, что решение об участии в забастовках тогда каждая шахта принимала индивидуально. В Москву самостоятельно ездили представители рабочих комитетов всех уровней, начиная с шахтового и заканчивая областным. Попытки областного рабочего комитета как-либо упорядочить деятельность городских и шахтовых комитетов сталкивались с вполне понятным недоверием и, в конечном счёте, оказывались обречены. Никакого организованного диалога шахтёров как общности с центральной властью не получалось. “Ходоки” от шахт и городов в условиях прогрессирующего дефицита всё чаще ездили за продуктами и техникой, которую должны были распределять представляемые ими рабочие комитеты и достаточно часто “перекупались” властями. Осенью 1989 года подобная практика была пресечена (в частности, в Кузбассе – решением областного рабочего комитета), однако она дискредитировала сам принцип “хаотического” представительства, характеризовавшегося отсутствием чёткой координации между рабочими комитетами различных уровней. Стало ясно, что “неподготовленный” контакт с властью может привести к утрате шахтёрскими лидерами их независимой позиции. Как только эти выводы были сделаны, шахтёрское движение стало двигаться в сторону централизации и на глазах политизировалось».
Это были трудные дни для Владимира Ивановича, пришлось проводить интенсивные переговоры чуть ли не круглые сутки, в компетенцию председателя Госкомтруда входило едва ли не большинство вопросов, ставящихся шахтёрами.
Переговоры для всех были трудны, ведь никто и никогда до этого ни в чём подобном не участвовал.
Причин для забастовок было много.
Однако, Владимир Иванович считает, что внешним детонатором тех событий оказался Закон «О кооперации в СССР»: «Какие реальные противоречивые последствия, в том числе и провоцирующие жёсткое столкновение социальных групп и интересов, породил этот закон, я реально увидел именно тогда».
На заседании Политбюро 8 сентября 1989 года член Политбюро, бывший председатель КГБ В.М. Чебриков докладывал: «В Караганде стачком закрыл 155 кооперативов»[71].
Неслучайно ВЦСПС на своём VI пленуме в сентябре примет Заявление «Об извращениях в кооперативном движении». В нём профсоюзы обрушились на «торгово-закупочные, разнообразные посреднические кооперативы, кооперативы в общественном питании, которые, вступая в сделки с розничной торговлей и государственными предприятиями, скупают крупные партии продовольствия и товаров и, не внося существенных изменений в их потребительские свойства, перепродают по завышенным ценам».
Пленум ВЦСПС потребовал от центральных и местных государственных органов принять неотложные меры «по ограждению кооперативного движения от разного рода перекупщиков, спекулянтов и вымогателей» и в этих целях:
«– до конца текущего года в условиях широкого информирования общественности и населения провести перерегистрацию кооперативов;
– приостановить деятельность торгово-закупочных и посреднических кооперативов, занимающихся перепродажей по спекулятивным ценам государственных и импортных промышленных и продовольственных товаров; кооперативов в общественном питании, нарушающих установленный для них Советом Министров СССР порядок ценообразования; кооперативов, организованных на отдельных производствах и участках предприятий и производящих дополнительные товары и услуги по ценам, превышающим государственные, извлекая при этом нетрудовые доходы;
– прекратить практику регистрации кооперативов, которые не будут производить товары или оказывать дополнительные услуги, необходимые населению;
– запретить государственным предприятиям торговли, общественному питанию и потребительской кооперации продажу кооперативам мяса, мясопродуктов и других товаров повышенного спроса в условиях их острого дефицита…»
Щербаков В. И.: «Кооператоры (а скорее под их маркой сами работники торговли и общепита) скупали товары в системе государственной торговли по
